Тишина. И вдруг выходит вперед Федя Ярковский из Луганска.
– Так, чего же вы храните, рядовой Ярковский? – вопрошает комбат.
Тот лезет в карман. Говорит:
– Вот. Письмо.
Все ржут.
– Какое ещё письмо?
Ярковский:
– От отца, – все подыхают от смеха, потому что Федя многим его читал – там сплошной мат. – Отец у меня тоже в армии служил. А сейчас он – шахтёр. Хороший шахтер. Его фотография на Доске Почета. Разрешите, я зачитаю?
Комбат понял, что ситуацией не владеет. Командует:
– Отставить смех! Рядовой Ярковский, кругом! В строй – шагом марш! И чтобы без всяких штучек. Есть письмо – скажи замполиту. Вместе прочитаете.
– После такого письма замполиты только плачут, – сказал Федя.
Что такое сонный на посту?
Талалаевский поймал Лешу Кривко на посту, когда тот спал. Свою речь на разводе посвятил только ему одному.
– Что такое сонный на посту? – задал он риторический вопрос. И сам же ответил: – Это – пустая дырка в заборе для наших империалистов.
Гадости на уши
Проводили Володю Муляра в отпуск. Выпили вместе со Степаненковым вина. Степаненков окончил школу собаководов, отсюда и многочисленные клички: Собакевич, Бульдог, Кобель и другие. Вернулись – нас встречает майор Лещун, он был дежурным по части.
– А ну дыхни! – прикопался он к Бульдогу. Ко мне не рискнул, поскольку я его не раз уже посылал подальше.
Я заступился:
– Чего вы к кинологу привязались?
Мой расчет на то, что главное – удивить человека, чтобы его отвлечь, оправдался.
– К кому, к кому? – не понял Лещун.
– К собачьему дрессировщику, – объяснил я для особо тупых.
– А причем тут дрессировщики?
Я сделал знак Бульдогу, чтобы он слинял потихоньку. А сам продолжал пикировку.
– А притом, что дрессировщик всегда должен быть в форме.
– Пьяным, что ли?
– Нет, он должен всячески поддерживать свои физические кондиции.
И тут Лещун понял, что его просто разыгрывают. Про Кобеля он начисто забыл и переключился на меня:
– А, ты меня обманул, обманул! И я за это тебя посажу. Попомни мое слово.
Я подошел к нему поближе и шепотом послал ещё дальше, чем раньше. И прибавил:
– А вообще у тебя рожа противная.
Утром он пожаловался Талалаевскому:
– Степанов мне на уши гадости шепчет.
Масло и Брестская крепость
Талалаевский с помощью стукачей обнаружил похитителей сливочного масла. Уперли полкилограма. Разразился тирадой:
– Воровать масло у других – это позорное и нищенское отношение к своему товарищу. И никто не вспомнил из этих воров, что защитники Брестской крепости находились в подвале, куда стекали последние земляные соки. Их делили. Но не так, как делят у нас масло, когда никто не следит за тем, чтобы не обделяли и не зарились на харч.
Дембель
Это был дембель «по просьбе трудящихся». Вернее, офицеров. Я настолько всем большим и малым начальникам надоел, что решили они от меня избавиться. Спихнуть с телеги – всем легче будет. Но было одно условие: требовалось, чтобы дембельская бригада бревенчатый накат в тире обновила, новые мишени изготовила.
Ничего сложного, да вот с материалами просто беда: древесина в степи – на вес золота. Где ее взять? Единственный выход – воровать. Но где? У кого?
Воровали исключительно по ночам. Перед этим – тщательная рекогносцировка местности, выявление путей отхода. В результате разведчики хорошо знали, где что лежит и что лежит плохо. Примечали и уносили всё, что подъёмно. Раз пошли на дело, и телеграфный столб стибрили – его устанавливать собирались вместо старого, полусгнившего, да замешкались. Ну а дембеля подсуетились. Вшестером несли, как гроб всем медлителям и тормозильщикам. Был столб – и нет его, сразу же в дело пустили. Но кто-то пронюхал, что тирные озоруют, скандал был большой. Связисты хотели даже Фараонову пожаловаться. Ничего, оттявкались.
