Больше Трёх - страница 19

До восьмого класса я постоянно дрался с одним и тем же мальчиком, но наши поединки больше походили на тренировки. В один день я ловил его кулаки ладонями, в другой – он уже ловил мои. В одну неделю мы уворачивались друг от друга, в другую – усердно отрабатывали клинч. Это было бы даже интересно и забавно, если бы к этому мальчику время от времени не присоединялись другие, бьющие меня сзади и с боков. Дополнительно драка сдабривалась щедрой порцией оскорблений, и к концу уроков я был полностью поглощен гремучей смесью обиды и сожаления. В те моменты я чувствовал себя абсолютно пустым, не хотелось ничего – ни спать, ни есть, ни куда-то идти. Сосредоточиться на учебе, как раньше, не получалось физически, обучение стало даваться мне с трудом из-за пропущенных занятий и, как следствие, теряло свою эффективность.

Со временем остальные дети начали интересоваться, кто как живет, и стали ходить друг другу в гости. Как уже было сказано ранее, меня воспитывали мать и тетя, и на вполне логичный вопрос, где мой папа, я лишь пожимал плечами и отвечал, что его попросту нет. Каких-либо других данных сообщить окружающим я не мог. В нашей школе были дети, которые росли в приемных семьях и не скрывали этого, кого-то растила одна мама, а у некоторых были обычные полные семьи, состоящие и из мамы, и из отца. И сдается мне, именно в этом месте пролегал рубеж, который, как подводная сель, постепенно увлек меня на самое дно.

Так как я не мог объяснить, почему живу без отца, дети стали спрашивать об этом у других, прибегая к разным источникам и думая, что я просто скрываю информацию, а на самом деле прекрасно обо всем осведомлен. В какой-то момент, не найдя здравого и обоснованного объяснения, кто-то из них пришел к выводу, что мои мама с тетей, подобно очень популярной в то время поп-группе, появляющейся на телеэкранах в образе откровенно одетых девушек, просто любят друг друга и поэтому живут вместе.

Если объективно, то предположение это выглядело не так уж неправдоподобно для двенадцати – тринадцатилетнего ребенка и вполне могло оказаться правдой. Однако, когда мне рассказали об этом, ожидая моей реакции, я, к ужасу своему, не смог с уверенностью опровергнуть эту теорию, так как не имел аргументов против доводов ребят, но и однозначно подтвердить сказанное тоже не мог. А говорить неправду мне категорически запрещалось под страхом сурового наказания.

И я, как незадачливый альпинист, начал соскальзывать в ужасающе-холодную и бездонную пропасть, лишающую сил, которых на тот момент и так оставалось немного. Видя, мои робкие возражения, не подкрепленные обоснованными фактами, весь класс принял это неприятное предположение за чистую монету. Отношение ко мне сразу испортилось. Ребята, с которыми я хорошо общался, начали меня сторониться и либо общались со мной после школы, когда их никто не видел, либо дистанцировались в школе, не поддерживая обидчиков, но и ничего не говоря в мою поддержку. Понимание, что друзья отвернулись от меня, отняло все мои душевно-подростковые силы и более половины физических. Вступая в драку с тем же мальчиком, я получал уже более весомые удары, неумело уклоняясь, а то и вовсе снося некоторые из них. К нему также присоединялись и другие дети, постепенно превращая мое пребывание в школе в аттракцион невиданной жестокости и издевательств.

Сейчас, оглядываясь на прошлое, я все же не могу винить этих детей. Они объективно пытались найти опровержение информации о моей семье, просто не смогли этого сделать в силу возраста и окружающей их социальной действительности. Так же, как не мог сделать этого и я. Сохранив немного денег, оставшихся от школьных завтраков, я купил в ближайшем парфюмерном магазине самую дешевую пудру и замазывал ей синяки, полученные в школе, разумеется, забывая о них сразу после принятия душа или банального умывания лица. Родители не могли не видеть, что на мне с каждым днем появляется все больше следов от побоев, часть из которых уже отцветала, а другая – только наливалась кровью. Впрочем, каких-либо действий с их стороны по непонятной для меня причине принято не было. Никто не спрашивал меня о синяках, не поднимались эти темы и на родительском собрании. Постепенно я усвоил, что сын двух женщин, любящих друг друга, должен сносить побои и оскорбления, так как отличается от других в плохом смысле этого слова. Тогда я окончательно перестал сопротивляться побоям и никак не реагировал на оскорбления. Шло первое полугодие седьмого класса…