Всеволод привёл с собой полторы тысячи всадников. Он разбил свой стан рядом с половецким лагерем, загородив степнякам путь к отступлению. У Шарукана было около десяти тысяч всадников, поэтому на вопрос переяславского князя, что ему понадобилось на его земле, половецкий хан высокомерно ответил: «Я за своими рабами пришёл, коих ты у себя прячешь. Выдай мне Колдечи со всем его аилом[48], и я уйду. Не отдашь аил Колдечи добром, возьму его силой и ещё из твоего имения кое-что прихвачу!»
Всеволод обещал подумать до вечера. Тем временем к нему подошла пешая рать переяславцев числом в четыре тысячи копий. Половцы очутились словно меж двух тисков: впереди за рекой наездники-торки на конях гарцуют, позади стоит русское войско. Вечером тон у половецкого хана изменился.
«Русичи мне не враги, я пришёл воевать с торками, – сказал Шарукан Всеволоду, – но если переяславский князь считает торков своими подданными, то пусть заплатит мне за их злодеяния. Колдечи и братья его убили моего племянника перед тем, как на Русь сбежать. Кровная месть привела меня сюда».
Всеволод поинтересовался у Шарукана, готов ли он заплатить ему за злодеяния его соплеменника – хана Искала, пограбившего переяславские земли три лета тому назад. Шарукан ответил на это, мол, хан Искал не родич ему, поэтому расплачиваться за его злодеяния он не намерен. По степному обычаю, кочевник лишь за своего родича в ответе.
«В таком случае мы с тобой в расчёте, хан, – сказал Всеволод. – Ты мне не заплатил, и я тебе платить не собираюсь. А за то, что ты в чужие владения со своим уставом влез, я возьму с тебя виру в двести лошадей».
Рассерженный Шарукан горделиво промолвил, что завтра поутру переяславский князь увидит перед своим станом не двести, а десять тысяч отменных скакунов. Всеволод догадался, что Шарукан вознамерился пробиваться в степи силой. Стали готовиться переяславцы к жестокой сече, сослались гонцами с ханом торков, дабы тот в нужный момент ударил половцам в спину. Колдечи выразил готовность биться насмерть с ордой Шарукана.
Едва взошло солнце и птичий щебет огласил рощи и перелески по берегам Трубежа, переяславцы выстроились на равнине длинными шеренгами. Ярко полыхали в лучах восходящего солнца их червлёные щиты[49]. В центре боевого построения русичей встал пеший полк, на флангах разместились конные дружинники.
Половцы нестройными сотнями выезжали из-за своих кибиток, что-то выкрикивая на своём степном наречии. Некоторые из степняков пускали стрелы в сторону русского воинства, но стрелы не долетали до цели, втыкаясь в густую зелёную траву. Шарукан почему-то медлил, не бросал свою конницу в атаку. Может, он ждал, что переяславцы первыми ринутся на степняков, а может, измышлял какую-нибудь хитрость.
Всеволод тоже не торопился начинать сражение. Он совсем не собирался брать штурмом половецкий лагерь, ограждённый сцепленными повозками. В открытом поле у русичей с их более длинными копьями и большими щитами было больше преимуществ перед половцами.
На другом берегу реки позади половецкого стана крутились на горячих конях воины Колдечи, всего около семисот всадников. На солнце блестели островерхие бронзовые шлемы торков, их изогнутые сабли. Долетал из-за реки их боевой клич.
Напрасно промедлил Шарукан.
Неожиданно окрестности огласились дальним нарастающим гулом от топота множества копыт. Вдалеке на холмах показались русские конники в блестящих шлемах и кольчугах. Далёкая конница стремительно приближалась, растекаясь по широкой долине, охватывая с двух сторон бревенчатые стены Баруча. Из ворот городка с радостными криками выбежали толпы смердов
