- Да, Борис Николаевич, именно так я и
думаю: все разрешить, кроме цензуры. И это не по молодости лет, поверьте. Я
много над этим размышлял.
- Слова могут быть очень опасны, -
заметил Милютин.
- Совершенно с вами согласен, - сказал
Саша. – А некоторые теории еще опаснее слов. Но вот мы берем некое высказывание
и нам надо решить, опасное оно или нет. Судьи кто, Николай Алексеевич?
- Государство. Затем и нужна цензура,
чтобы бороться с опасными мнениями.
- Отлично, Николай Алексеевич! Просто
пять с плюсом. Государство всегда право? Я не о России сейчас. Возьмем,
например, Испанию времен святейшей инквизиции. Скольких ведьм они правильно
сожгли? Скольких еретиков? Сколько евреев изгнали, посадив на корабли и
отправив в открытое море?
- Это исключение. Уникальный случай.
- Не уникальный. Правильно устроили
Варфоломеевскую ночь? А ведь король был «за». Или права была Мария Кровавая,
устроившая преследования протестантов?
- Это религиозные войны. Я согласен с
тем, что преследовать за веру нельзя.
- Неважно. Предмет спора совершенно
неважен. Но, если у власти тиран, убийца и лжец, он объявит ложь правдой и
правду ложью. И войну – братской помощью, и массовые убийства – освобождением.
Но я больше, чем уверен, что, если бы в средневековой Испании, Франции времен
Карла Девятого или Англии времен дочери Генриха Восьмого была свобода слова –
ничего бы этого не было. Потому что правда, если ее специально не давить,
найдет себе дорогу. И если ложь и правда равноправны – победит правда. А если
есть тот, кто стремится заткнуть всем рот, объявить всех шпионами и закрыть все
журналы – это верный признак того, что он на стороне лжи.
- А как же «возвышающий обман»? –
спросил Чичерин. – Разве он не победит истину?
- Опасная штука, конечно. Надо
отслеживать и бороться. Но поручать различать ложь и правду государству –
последнее дело. Пока самая опасная, самая человеконенавистническая, самая
черная и абсурдная теория в оппозиции – она не так опасна, как у власти. И
против слова нужно бороться словом, против пера пером и партиями против партий.
Но, если мы запретим то, что кажется нам опасным, мы только подарим этому вкус
запретного плода, а у наших аргументов отнимем силу, потому что, если
неизвестна мишень, непонятно против чего стрелы.
- Решение о запрете может принимать
суд, - предложил Чичерин.
- Уже лучше, - сказал Саша. – Суд по
закону судит?
- Да, - кивнул Борис Николаевич.
- А законодатели кто?
- Дальше понятно, - усмехнулся
Чичерин.
- Именно так! Законодатели не более
непогрешимы, чем правительство. Именно поэтому «Парламент не имеет права
принимать законы, ограничивающие свободу слова».
- Вы за народное представительство? –
спросил Борис Николаевич.
- Конечно.
- Но точка
зрения западных либералов не для русского человека, - сказал Чичерин. – Для них
свобода абсолютна, она - условие всякого гражданского развития. Для нас -
признать это значит отречься от нашего прошлого, которое доказывает яснее дня,
что самодержавие может вести страну вперед громадными шагами.
- Я с вами совершенно
согласен, Борис Николаевич, - сказал Саша. – Может. Но сколько раз в нашей
истории после прогрессиста у власти оказывался консерватор, а то и просто
недалекий человек, который обнулял все достижения предшественника и тащил народ
назад едва ли не быстрее, чем вел вперед предыдущий.
