Ленинград, 1983 год
– Алексей Петрович! Как вы у нас сегодня? – привычно бодро приветствовал его доктор Надеждин, распахивая дверь в палату. – Вижу, румянец присутствует, и вы поправились? Или мне кажется?
Почти неделю больной Иванов обитал в узкой, как пенал, палате один и начал подозревать, что это неспроста. Видимо, шансов у него остаётся все меньше и меньше... или в начале осени мало кто болеет?
– Здравствуйте, Антон Данилович, сегодня получше, кажется, – тихо проговорил Иванов, прислушиваясь к ритму своего сердца. Это вошло у него в привычку.
– Слышал, вы прогулки начали совершать? – поинтересовался доктор. Сегодня он выглядел не таким замотанным, как обычно.
Алексей Петрович слабо усмехнулся. Его «прогулка» состоялась только благодаря медсестре Виктории Большой. Ему очень хотелось посмотреть в окно. Он так давно не видел ничего иного, кроме белесого потолка с трещинками, больничных стен да крашеной деревянной двери с окошком наверху. Днём окошко выглядело мутным тёмным пятном, зато ночью сквозь него шёл свет из коридора, довольно яркий, пробивался даже сквозь прикрытые веки.
Виктория Большая вместе со своей тёзкой, Викторией Маленькой, окружили одинокого и очень больного старика плотной опекой и заботой. Он кушал только приготовленную ими домашнюю еду. Каждые полчаса, если девочки дежурили, кто-то из них заглядывал проверить капельницу, узнать, не надо ли чего. А чтобы избежать пролежней, они завели целый ритуал перестилки простыни и взбивания подушки. Вчера во время такого ежедневного ритуала он и напросился посидеть у окна.
Вика легко поддалась на его уговоры. Не прилагая особых усилий, дотащила его до стоящего там стула и бережно усадила. Сама стояла рядом, на всякий случай, пока вторая Вика шустро перетрясала постель. Из окна Иванову был виден только фрагмент шершавой тёмной стены и немного серого неба. Моросил мелкий дождь. Хотелось бесконечно сидеть, не шевелясь, сложив руки на коленях. Смотреть, как пропадают и вновь появляются на стекле мелкие капельки. Это было так здорово, так живо...
Но через несколько минут, поддерживаемый двумя Викториями, почти потеряв сознание от слабости, Алексей Петрович оказался на больничной койке. Кусочек иной жизни закончился...
– Что вы, доктор, до гулянья ли мне теперь...Спасибо девочкам, как младенца у окошка подержали, и хватит. Какой прогноз, Антон Данилович, сколько мне осталось?
– У нас принято оптимизм у пациентов поддерживать, быстрее выздоравливают, – попытался отшутиться Надеждин, но, взглянув в спокойные, с прищуром глаза Алексея Петровича, честно признался: – Не много.
Иванов кивнул и улыбнулся:
– У меня день рождения на днях, я вас приглашаю. Выпьем коньяку, расскажем друг другу истории...
– С препаратами, что вам вводят, алкоголь противопоказан, – автоматически произнёс доктор и тут же встрепенулся. – Откуда у вас коньяк? Кто пронёс? – он вскочил и открыл тумбочку. Та была абсолютно пуста. Открыл стоящий на тумбочке термос, в нос ударил настойчивый густой запах ромашки, мяты и земляники.
– Так вы принесёте, Антон Данилович, потихоньку. И мы накапаем себе в мензурку для здоровья, – дружески улыбаясь, попросил Иванов.
Щёки доктора чуть-чуть порозовели от досады. Старик так просто его разыграл. Он отошёл к окну и спросил, меняя тему:
– Медсёстры говорят, что вы совсем не спите по ночам. Это неправильно. Спать надо обязательно, – за официальным тоном Надеждин попытался скрыть лёгкую обиду. – Снотворное я не могу вам сейчас прописать. Ни один из седативных препаратов не подходит при том ритме, что у вас наблюдается.
