— Ты так говоришь, словно это нормально... — я искала в своей душе гнев или хотя бы раздражение, но находила только странную усталость и нежелание противиться сложившейся ситуации. Даже мое недовольство было вызвано лишь отголосками упрямства, но не реальным желанием что-то попытаться изменить.
— А что в этом ненормального? Это его право, выбрать время для смерти. И она будет легкой и ласковой. Он не будет умирать, пытаясь запихнуть собственные кишки в живот или задыхаясь оттого, что нанизан на чужое копье, словно жук на иглу. Милосердная смерть для служителя Пресветлой — что тебя не устраивает?
Я вздохнула, чувствуя толику яда в голосе своего наставника. Мне сложно было понять всю палитру чувств, какую он испытывал к своему бывшему земляку. Казалось, что он одновременно и уважал его, и презирал. Сочувствовал и злорадствовал.
— Так сколько осталось? — Мы спустились на первый этаж крепости, вышли во внешний двор, присыпанный легкой снежной пылью и, пройдя через ворота, разделяющие призамковую территорию на две части, вышли во внутренний двор.
— Четыре года, — мастер меча пожал плечами, снова глянув на меня. — Достаточно еще времени, и я не собираюсь помирать от старости, если тебя это интересует. О, а вот и граф! — Харакаш ускорился, направляясь к импровизированной арене и мне ничего не оставалось, как пойти следом.
Граф, весьма дружелюбно беседовавший с, очевидно, кем-то из храмовых воинских наставников, наблюдал рукопашную схватку в центре арены и весьма смутился, увидев меня.
Сделав несколько быстрых шагов в мою сторону он, склонившись в коротком, неглубоком, но, как я уже понимала, вполне позволительном в данной ситуации поклоне, спешно выразил свою радость касательно моего выздоровления и предложил пройти для беседы в крепость.
В некотором недоумении я согласилась, коротко мазнув взглядом по бывшему собеседнику графа, лицо которого мне было незнакомо и по двум полураздетым, исходящих паром фигурам борцов.
Граф тут же выпрямился и, перекрыв мне обзор на арену, попросил следовать за ним. Бросив короткий взгляд на островитянина, я увидела совершенно невозмутимое лицо и, непонимающе поморщившись, пошла за Бернардом, пытаясь понять, в чем причина такой неловкости и поспешности.
Войдя в крепость с внутреннего двора, я украдкой подышала на чуть замерзшие пальцы. Да, весна вступала в свои права даже на севере Андарии, но делала это явно неторопливо, и хоть морозы тут были значительно менее страшными, чем где-нибудь в Сибири или на Дальнем Востоке, они все же были, а одеться теплее перед выходом я не додумалась.
— Прошу прощения, что вам пришлось это видеть, — начал рассыпаться в извинениях граф. Я, снова вопросительно покосившись на островитянина и не увидев у того никакой реакции, дождалась, пока граф принесет некоторую часть заготовленных извинений, потом прервала его поднятием руки перед собой и поинтересовалась, о каком, собственно зрелище идет речь и за что он извиняется.
Мне стоило большого труда не рассмеяться, когда я услышала, что все дело в полуголых борцах.
«Ну да, я же принцесса. Незамужняя женщина благородных кровей. Смотреть на полуголых мужчин мне не полагается. Как и многое другое, что я уже успешно делаю, впрочем...»
Успокоив Бернарда тем, что даже не заметила причину его извинений, я уточнила, готова ли армия завтра утром покинуть стены Алой крепости.
