Гробница. Слово прорезало сознание с ледяной ясностью. Это не спасательная капсула. Это гроб. Стальной саркофаг, медленно плывущий в вакууме. И она замурована в нем заживо.
Волна горя и ужаса, которую она сдерживала с момента катастрофы, наконец прорвала плотину. Она не смогла сдержать стон, который превратился в рыдание. Слезы хлынули ручьем, горячие и соленые, размывая коросты на лице. Она сползла по переборке на пол, свернувшись калачиком на холодном металле. Тело сотрясали беззвучные рыдания. Все было кончено. Все. «Геликон», ее мечта о звездах, товарищи… Марк… Все исчезло, поглощено черной пустотой. А она осталась. Зачем? Чтобы медленно умирать в этом металлическом ящике? Чтобы задохнуться, когда кончится кислород? Или умереть от жажды? Или просто сойти с ума от одиночества раньше?
Она сжала голову руками, пытаясь заглушить нарастающий вопль отчаяния, который рвался из горла. Но вместо крика вырвался лишь хриплый шепот: «Нет… Пожалуйста… нет…» Она била кулаком по полу, по переборке, но холодный металл лишь отвечал глухим стуком, равнодушный к ее агонии. «Почему?!» – вырвалось наконец громко, эхом отразившись в маленькой кабине. Ответом была лишь все та же звенящая тишина и ровный гул двигателей.
Она плакала долго. Пока глаза не опухли, пока не иссякли слезы, оставив после себя лишь пустоту и жгучую боль под веками. Она сидела на полу, обхватив колени, уставившись в красноватый полумрак перед собой. Мысли были вязкими, медленными. Что теперь? Ждать? Ждать чего? Конца? Как долго? Дни? Недели? Месяцы? Каждый из них будет каплей ледяного ужаса, медленно заполняющей ее сознание.
Ее взгляд блуждал по кабине, цепляясь за детали, пытаясь отвлечься. Вот трещина на панели управления – длинная, черная, как шрам. Вот обгоревший провод, торчащий из-под сдвинутой крышки. Вот капли застывшего пластика на полу – следы перегрева. А еще… звуки. Она раньше не замечала их, заглушенные собственными рыданиями и шоком. Теперь они проступали сквозь гул двигателей.
Скрип. Тонкий, металлический, как будто где-то в глубине корпуса терся незакрепленный лист обшивки. Потом глухой стук. Один. Потом еще один. Через неравные промежутки времени. Как будто что-то тяжелое и неживое перекатывалось в трюме при малейшем движении шаттла. Потом гул двигателей на секунду изменил тональность – стал чуть выше, визгливее, словно что-то задело лопасти турбины изнутри. Потом вернулся к норме. И еще… шипение. Едва слышное, как утечка воздуха. Алиса замерла, прислушиваясь. Но шипение то появлялось, то исчезало, не давая локализовать источник. Может, ей просто чудилось?
Она подняла голову. Красный свет аварийных ламп казался сегодня особенно зловещим. Он не просто освещал – он пульсировал. Почти незаметно. То чуть ярче, то чуть тусклее. Ритмично. Как… дыхание. Алиса прищурилась. Да, точно. Не постоянный свет, а мерцающий, словно шаттл дышит этим кровавым светом. Или стонет от боли. Он тоже ранен, – подумала она неожиданно. Он тоже вырвался из ада «Геликона», израненный, и теперь медленно умирает здесь, в пустоте, унося меня с собой.
Эта мысль была странной, почти детской, но почему-то не казалась нелепой. «Ирида» перестала быть просто машиной. В ее скрипах, стуках, мерцающем свете и гуле двигателей Алиса слышала агонию живого существа. Своего единственного спутника в этой бездне. Своего соузника по гробнице.
