Она была закрыта. Не просто прикрыта, а заперта изнутри на массивный, ржавый железный засов. Засов был тяжелым, старым, и чтобы его сдвинуть, требовалось усилие. Он был плотно прижат к скобе. Никаких признаков того, что его только что открывали и закрывали. Да и невозможно было бы выйти и запереть его за собой с этой стороны.
Андрей провел рукой по холодному металлу засова, потом оглядел узкий, пыльный проход. Никаких других дверей, никаких люков в полу или потолке. Она не могла выйти через эту дверь. Она не могла раствориться в воздухе. Но ее здесь не было.
Она снова исчезла. Так же внезапно и необъяснимо, как вчера в подвале. Снова спровоцированная резким звуком. Снова оставив после себя лишь ощущение разрыва реальности и рой неотвеченных вопросов.
10. Эхо в Тексте (Красная Нить)
Андрей медленно отступил от запертой двери, от холодного, ржавого засова, который служил немым свидетелем невозможности ее ухода. Он оглядел пустой, пыльный коридорчик еще раз, словно надеясь, что его глаза его обманули, что она прячется в тени за выступом стеллажа. Но там была лишь пыль, тишина и запах старых книг.
Он развернулся и медленно побрел обратно к столу, за которым они сидели всего несколько минут назад. Шаги его гулко отдавались в тишине читального зала, подчеркивая внезапно возникшую пустоту. Два студента в дальнем углу все так же корпели над своими конспектами, не замечая ничего вокруг, погруженные в свой собственный, гораздо более предсказуемый текст.
Стол выглядел почти так же, как и до ее исчезновения, но теперь ощущался сиротливо пустым. Белая обложка книги Деррида, «О грамматологии», лежала закрытой там, где Лика ее бросила. Аккуратно, без помятых страниц, но окончательно закрытой. Рядом стояла белая чашка – простая, безликая. Андрей заглянул в нее – чай был выпит до дна, остался лишь слабый коричневатый след на стенках. А вот маленького черного блокнота, похожего на Moleskine, с его странными символами, на столе не было. Исчез. Либо она успела неуловимым движением сунуть его в карман или сумку, которой Андрей не заметил, либо он исчез так же необъяснимо, как и она сама, как та черная книга вчера. Еще одна стертая деталь.
Андрей провел рукой по гладкой, прохладной поверхности стола, потом перевел взгляд на стул напротив, где она сидела. Темное, полированное дерево спинки стула отражало бледный свет из окна. И тут его взгляд зацепился за что-то. Крошечное, почти незаметное, но яркое.
Прямо на изгибе спинки, там, где несколько минут назад лежали свободно свисающие концы ее кричаще-красного шарфа, прицепилась ниточка. Одна-единственная ярко-красная шерстяная нить. Она лежала на темном дереве, как случайный мазок краски, как одинокий знак, брошенный в пустоту. Тонкая, пушистая, до боли материальная в своей хрупкости.
Андрей протянул руку и осторожно, двумя пальцами, подцепил ниточку. Она легко отделилась от дерева, почти невесомая. Он поднял ее к свету. Ярко-красная, ворсистая. Такая реальная.
Что это? Материальное доказательство ее присутствия? Неопровержимый след, оставленный ею, случайно или намеренно? Тонкая нить, за которую можно ухватиться в этом лабиринте исчезновений и недомолвок? Или это просто… нитка? Случайный обрывок, бессмысленная деталь, выпавшая из контекста, дразнящая его попытки найти логику и смысл в этом рассыпающемся нарративе? Ариаднина нить, ведущая в центр лабиринта, или просто красный мусор, прилипший к стулу?
