Он зажал ниточку между большим и указательным пальцами, ощущая ее легкую шершавость. Она казалась невероятно хрупкой, готовой истаять, исчезнуть, как и ее хозяйка.
Машинально он поднял голову и посмотрел на стену над главным входом, туда, где висели старые часы, чей бой стал сигналом к ее бегству. Большие, темные, с пожелтевшим циферблатом.
Стрелки замерли.
Толстая часовая стрелка указывала точно на одиннадцать. Тонкая минутная тоже застыла на двенадцати. Даже тонкая секундная стрелка, которая еще несколько минут назад мучительно медленно ползла по кругу, теперь стояла неподвижно, словно налетев на невидимую преграду. Часы остановились ровно в тот момент, когда отбили одиннадцать, в момент ее исчезновения. Время в библиотеке – или, по крайней мере, его механическое измерение – замерло вместе с ней.
Андрей стоял посреди огромного, тихого читального зала, стиснув в пальцах единственную красную нить – единственное эхо ее присутствия. Перед ним – закрытая книга Деррида, пустая чашка и пустой стул. А над входом – застывшие часы, указывающие на вечные одиннадцать. Снег за окном тихо падал на замерший город.История явно набирала обороты, уводя его все глубже в лабиринт, отмеченный красной нитью.
Глава 3: Семь дней без времени
1. День первый: Красная нить и молчаливое согласие
Андрей проснулся не от звука или тишины, а от ощущения чего-то чужеродного в ладони. Он медленно открыл глаза. Комната тонула в том же сером, безрадостном свете зимнего утра, который, казалось, просачивался сквозь стены, смешиваясь с пылью и запахом старых книг. Он разжал кулак. На ладони, свернувшись маленьким, беспомощным клубком, лежала она – та самая ярко-красная шерстяная нить. Он помнил, как нашел ее вчера на спинке стула в читальном зале, как зажал между пальцами, как смотрел на остановившиеся часы. Видимо, так и уснул, стиснув этот крошечный, но упрямый фрагмент вчерашней нереальности.
Он поднес ладонь ближе к лицу. Нитка была вызывающе красной на фоне его бледной кожи. Рядом, чуть ниже, все еще проступал красноватый, словно выжженный изнутри, символ лабиринта без выхода. Он потускнел за ночь, его линии стали менее четкими, но он был здесь, на коже, как невидимые чернила, проявленные вчерашним днем. Два знака. Два следа, оставленных Ликой. Один – материальный, хрупкий, готовый затеряться. Другой – впечатанный в саму плоть, метафизический шрам.
Чувство ирреальности никуда не делось, оно лишь сменило оттенок – вчерашняя острая тревога уступила место странной, тягучей смеси опустошенности и глухого, подспудного ожидания. Чего он ждал? Нового исчезновения? Нового знака? Или ее саму? Он не знал. Но ощущение было таким, словно вчерашний день не закончился, а лишь сделал паузу, поставил запятую – как те шрамы на ее коже – и теперь должен был продолжиться.
Он встал, оделся машинально, не думая о выборе одежды. Кофе сегодня варить не стал. Ритуал утра казался неуместным, принадлежащим другому, более упорядоченному миру. Он просто вышел из квартиры, сунув красную нить в карман пальто – зачем, он и сам не мог объяснить, просто не хотел ее оставлять.
На улице было тихо и морозно. Свежий снег, выпавший за ночь, покрыл город толстым, нетронутым слоем, придав ему обманчиво невинный вид. Андрей побрел по улице без определенной цели, просто позволяя ногам нести себя по знакомым тротуарам. Скрип снега под подошвами – «звук стираемой памяти» – казался сегодня особенно громким в утренней тишине.
