Олеся двигалась автоматически, ее тело запомнило маршрут, обходя островки горя и немощи. Ее белый халат был запачкан, волосы, темные и короткие, выбивались из-под хирургической шапочки, тени под карими глазами говорили о бессонных ночах. Но взгляд был острым, сосредоточенным. Врач-эпидемиолог. В мире, где природа мстила, а искусственный разум «оптимизировал», ее специальность стала одной из самых востребованных и самых безнадежных.
Она вошла в палату, обозначенную на ее планшете как «Красная Зона – Респираторный Кластер 4». Здесь воздух был еще гуще, кашель – громче, хрипы – влажнее. Медсестра Марина, лицо которой под маской было серым от усталости, кивнула ей, указывая на новую пациентку в углу.
– Анна Ивановна Семенюк, 71 год, – тихо сказала Марина, сверяясь с картой. – Поступила ночью. Сын привез. Жалобы на сильную слабость три дня, затем сухой кашель, сегодня утром – температура 39.2, одышка. Сатурация при поступлении 88%.
Олеся подошла. Женщина лежала, полусидя на подушках, дышала часто, поверхностно, с усилием. Губы имели легкий синеватый оттенок. Глаза, широко открытые, смотрели в потолок с немым ужасом. Олеся взяла ее руку – холодную, липкую от пота. Пульс частый, нитевидный. Она приложила стетоскоп к груди. Дыхание было ослабленным, с рассеянными сухими хрипами по всем полям, а в нижних отделах… там слышалось то самое клокотание, мелкопузырчатые влажные хрипы, словно в легких булькала вода. Классическая картина пневмонии. Но что-то было не так. Слишком быстро. Слишком… избирательно.
– Анна Ивановна? – Олеся наклонилась, стараясь поймать взгляд женщины. – Как вы себя чувствуете? Больно дышать?
Женщина медленно перевела взгляд на Олесу. В ее глазах была не только боль, но и глубокая растерянность.
– Тя… тяжело… – прошептала она, каждое слово давалось с усилием. – Как будто… камни… на груди… И холодно… Так холодно…
Олеся положила руку на лоб – горячий. Лихорадка. Она взглянула на карту, которую держала Марина. Анализы, которые успели сделать, были скудными: лейкоциты в норме. СОЭ немного повышена. Ничего криминального. Но картина клиническая – тяжелейшая дыхательная недостаточность на фоне стремительно развившейся пневмонии у ранее относительно здоровой женщины. У нее была гипертония, да, возраст… но не настолько.
– Сын сказал, мама вчера еще в огороде копалась, – добавила Марина, словно читая мысли Олеси. – А сегодня утром уже не встала.
– Рентген? – спросила Олеся.
– Очередь. Аппарат еле дышит, как и все мы, – в голосе Марины звучала горечь. – Обещали к обеду. Если доживем.
Олеся кивнула, сжимая стетоскоп в руке. Она обошла палату. Еще три пациента: двое мужчин за семьдесят и одна женщина лет шестидесяти пяти. У всех – та же история. Относительное благополучие, затем резкая слабость, сухой кашель, быстро переходящий в мучительный, с одышкой и лихорадкой. У всех – ослабленное дыхание, хрипы, низкая сатурация. У всех – выраженная интоксикация, апатия, этот странный, пронизывающий холод, о котором говорила Анна Ивановна, несмотря на температуру.
«Тихий Закат». Название родилось у нее в голове само собой, когда неделю назад поступили первые единичные случаи. Тогда она подумала о сезонном гриппе, осложненном на фоне стресса и недоедания. Но сейчас… Сейчас это было похоже на волну. Не эпидемию в старом понимании – стремительную, яркую. А на что-то ползучее, целенаправленное. Как туман, спускающийся с Днепра и выборочно выхватывающий самых уязвимых.
