Главное – включи солнце - страница 2

Спасибо большое, подумал доктор, а то бы я решил, что заблудился.

– Мы переходили на ты? – уточнил он.

– Нет, – вспомнила Ната – и немного расстроилась. – Проходи-те.

В доме пахло ее диковинным зверем, а еще табаком и блинами.

– У меня нет тапочек, прости-те, – говорила Ната, – зато есть всяческие шляпы.

Ната открыла зеркальный шкаф, порылась в нем и протянула доктору оранжевую бейсболку с зеленым козырьком.

– Это не шляпа, – сказал доктор.

– Как хоти-те.

Доктору показалось, что в высоту квартира больше, чем в ширину. Узкий коридор из прихожей вел в комнату, на которой висела коллекция табличек: «НЕ ВЛЕЗАЙ! УБЬЕТ!», «СТОЙ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!», «НЕ ОТКРЫВАТЬ. РАБОТАЮТ ЛЮДИ».

– Здесь уборная, – указала Ната на первую дверь по левую сторону коридора, – дальше налево – кухня и гостиная. Прямо – моя комната, туда входить нельзя. Не входи-те.

– Да, я прочел.

– Направо – спальня.

– Не пригодится, спасибо, – заверил доктор. – А где зверек?

– В спальне, – сказала Ната. – Спит.

Каллиопа спал – негигиенично – на широкой хозяйской кровати; он негромко храпел. Наташа не заправляла постель, и доктор обнаружил зверя раскинувшимся в забытьи на белой простыне. Услышав, что кто-то вошел, Каллиопа открыл глаза и стал похож на зверя с белокаменного Дмитриевского собора во Владимире.

– Почему он спит на кровати? – осведомился доктор.

– Он спит где хочет. Он свободный зверь.

– Так чего же вы его на волю не отпустите?

– Отпускала. Возвращается.

Каллиопа поднял голову; морда у него была сонная, в носу застыл храп, в глазах – вопрос. Доктор подошел к зверю, протянул руку ладонью вниз, и Каллиопа доверчиво потянулся к ней носом.

– Его можно трогать голыми руками? – спохватился доктор, отдергивая руку.

– Я трогаю, – сказала Ната, демонстрируя маленькие розовые ладони.

– И как?

– Мне нравится.

– Ну, хорошо, – сказал доктор.

И трогал Каллиопу целый день.

Он прощупывал невиданного зверя – и выяснил, что у того есть большое сердце, мягкий, как у собаки, живот и странный, как у морского конька, позвоночник. А еще – спрятанные в белой гриве маленькие рога, похожие на речные ракушки, и небольшие крылья, которые Каллиопа смущенно прижал к бокам и отказался демонстрировать.

Каллиопа весил двенадцать кило. Когда радовался, достигал тридцати трех сантиметров в холке. Когда грустил – ограничивался тридцатью. Четырехкамерное сердце качало по его сосудам горячую кровь. Температура тела составляла сорок градусов Цельсия – но, как отметил доктор, с поправкой на переживания.

Подвижный хвост, похожий на кошачий, по сути своей оказался ближе к хвостам ящериц – и, когда Каллиопе стало не по себе, остался в руках у доктора.

Каллиопа, соответственно, остался без хвоста, но стал даже изящнее, в облике его неожиданно проявилось что-то оленье.

С чего Ната взяла, что он мужского пола, доктор так и не понял. Однако назвать Каллиопу самкой он тоже не мог, поэтому на сей счет помалкивал.

Еще зверь слегка менял цвет, оставаясь в рамках очень светлого спектра. Перламутровая чешуя была жесткой на спине и груди, а на морде, животе и лапах структурой больше напоминала перья маленьких птиц. Также, по словам Наташи, иногда Каллиопа светился; но когда заболел – перестал.

– Фосфоресцировал? – уточнил доктор.

– Ваще, – подтвердила Ната. – Но это редко.

Она старалась не оставлять Каллиопу и доктора наедине; покидала их, только чтобы сменить пластинку: в гостиной, у окна, стоял граммофон, и из латунного рупора целый день раздавались старые песни чернокожих американцев.