Однажды вместе с доктором к Наташе пришел незнакомец.
– Коллега, – объяснил доктор.
Наташе не понравился этот коллега. Он смотрел на Каллиопу не то как на циркового слона, не то как на ископаемое. Ветеринары так не смотрят.
Незнакомец ушел, и Наташа обнаружила, что ее перестал веселить Сен-Санс.
Она больше не ставила «Карнавал животных».
Новые дни почему-то приносили теперь не радость, а тревогу. Ната попросила больше не звать незнакомых домой без ее разрешения.
Доктор пообещал, что больше не будет.
Каллиопа начал доверять ему, и доктор смог убедиться: зверь в меланхолии, Ната не выдумывает.
Зверь плохо себя чувствовал, и доктор пытался выяснить, почему, без медицинского оборудования – с помощью самых обыкновенных человеческих чувств. Он прикасался к созданию так и этак; наблюдал за тем, как Каллиопа ест, спит, играет и меняет цвет; слушал его бормотание; сравнивал утренний и вечерний ритм дыхания и сердцебиения; регистрировал все его вздохи, считал зевки. Один раз даже понюхал его рот и нос – они ничем не пахли.
Однажды вечером ему удалось установить причину недомогания Каллиопы.
– Наташа, – сказал доктор, – он у тебя не растет.
Они сидели на кухне. Каллиопа лежал на коленях у доктора. Наташа жарила рыбу, повернувшись к ним спиной.
– А должен?
– Должен, еще как.
Наташа уселась за стол, совершенно забыв про рыбу.
– Я думала, он уже вырос.
– Нет. Кажется, он может вырасти просто огромным.
– Как репка?
– Больше, чем репка. И главное, – тут доктор погладил Каллиопу по крылу, – не только может, но и очень хочет.
– Почему же не растет? – удивилась Ната.
– Не знаю, – признался доктор. – Думаю, ему тут тесно.
Ната молчала и ждала, что еще скажет доктор. Она хорошо представляла, что тот может сказать, и надеялась, что ошибается.
Рыба начинала гореть.
– На волю ему надо, – сказал доктор.
Ната не ошиблась.
Она выругалась так, что по экранам телевизоров в соседских квартирах пошли помехи.
– Это точно? – спросила Ната, пытаясь остыть.
– Это предположение, – успокоил ее доктор. – Попробуем с ним гулять. Если поможет – значит, будем придумывать, куда и как его отпустить.
Наташа заплакала.
Доктор и Каллиопа бросились ее утешать.
– Он все равно вернется, – повторяла Ната, всхлипывая, – вернется, а ему со мной плохо, он со мной не растет…
Она причитала и плакала все отчаянней.
Пока ее утешали, рыба сгорела.
Доктор открыл настежь окно – проветривать – и увел Наташу с Каллиопой в спальню.
Втроем они сидели на краешке кровати. Наташа так долго плакала, что у доктора закончились слова: оставалось только обнимать ее, покачивая, как ребенка.
При свете лампы, затаившейся под рыжим абажуром, слезы Наты казались янтарными, когда, прочертив блестящие дорожки, замирали на щеках. Каллиопа своими необыкновенными глазами видел в них кристаллизованную печаль. Доктор – не видел, но чувствовал.
Изучая странного зверя, он научился чувствовать то, чего раньше не улавливал; о чем даже не знал.
Вероятно, рассуждал про себя доктор, это с непривычки. Когда не помогает аппаратура, приходится быть внимательней. В этом все и дело.
Потом он посмотрел на Наташу; и решил, что не только в этом.
Она прорыдала так долго, что выбилась из сил. Доктор решил уложить ее спать.
Ей хотелось, чтобы доктор обнимал ее всю ночь. Он лег рядом.
Каллиопа смущенно отвернулся, потом потихоньку ушел в другую комнату.
А эти двое старались вести себя тише.
