– Риббентроп не желает признать, что пропаганда это – хлеб Йозефа, – заметил Рудольф.
– Скоро я его утешу, – кивнул Гитлер. – Как ты мне советовал, заменю им фон Нейрата[2]. А чтобы грызня не продолжилась в европейских масштабах, сегодня же продиктую компромиссное решение, и пусть только попробуют самовольничать!
– Полезно было бы добавить к этому приказ, запрещающий раз и навсегда приходить к тебе с разными мнениями, – сказал Гесс.
– Отличная идея! Пусть Борман подготовит текст.
Маргарита в недоумении посмотрела на Адольфа: неужели он не понял шутки? Гесс заметил этот взгляд. Он поставил чашку и поднялся:
– Я пойду. Не хочу надолго оставлять Эльзу. Ты со мной или хочешь отдохнуть? – обратился он с сестре.
– Я не устала, – ответила она.
Простившись с Адольфом до ужина, Гесс привел Маргариту в свой кабинет, велел сесть и молча послушать его две минуты.
– Я с некоторых пор опасаюсь твоих визитов – ты это знаешь, – начал он, – но сейчас, конечно, очень рад тебя видеть. Это первое. Второе. Почаще напоминай себе, что ты не в Париже: здесь тонкий галльский юмор не в ходу. Третье. Ты подумала о том, как Роберт истолкует твой приезд?
– Сначала ответь, для чего на самом деле меня сюда вызвали? – попросила она, пристально глядя ему в глаза.
– Разве Адольф тебе не объяснил?
– Он объяснил свою первую ложь. Может быть, ты объяснишь… вашу вторую?
Гесс досадливо поморщился:
– Никакой лжи не было. А правда заключается в том, что ты нужна всем нам. Нужна здесь, дома. Адольф… просто хочет помочь.
– Он меня с Герингом спутал. – Маргарита встала. – Давай сделаем так: я сейчас повидаюсь с Эльзой и сегодня же вылечу обратно. Ты дашь мне самолет?
Рудольф как будто не слышал. На его лице оставалось то же досадливое выражение.
– Руди! – напомнила она.
– Да, я понял. Самолет я тебе дам. Но… Может быть, тебе все же следует знать… Кстати, сколько вы с Робертом не виделись?
– Четыре месяца. Но он обещал побыть с нами на Рождество.
– Значит, четыре месяца назад вы расстались, как обычно?
– Не совсем, – она опустила глаза. – Я сказала ему, что, скорее всего, больше не вернусь в Германию.
– «Скорее всего» или «не вернусь»?
– Я не помню точно… А что?
– А то, что у него, похоже, как раз в июле появилось это новое развлечение – лично испытывать свой «народный автомобиль». Результаты, нужно сказать, впечатляющие. Восемь сломанных ребер за один только сентябрь.
«…Хочу сделать “фольксваген” настолько безопасным, чтобы за руль можно было посадить даже подростка…» – писал ей в Париж Лей.
Но ей и в голову не приходило понять его намерение так буквально!
– Он в больнице? – тихо спросила Маргарита.
– Уже нет. Или еще нет. Только не восклицай: как это мы допустили! Плевал он на всех.
Рудольф наконец посмотрел на сестру. Грета стояла перед ним, немного подавшись вперед; тонкие руки бессильно висели. Это бессилие и какая-то безнадежность во взгляде вызвали у него лишь новый приступ досады.
Шесть лет… Шесть лет упрямого, бабьего сопротивления, тупого нежелания смириться, принять!.. Шесть лет упреков, обвинений, непрерывной борьбы с теми, кто дорог и любим! Скитания по Европе, истерические отъезды, судорожные встречи, письма, в которых страсть и боль!.. При всем неприятии поведения Лея, Гесс не мог не сочувствовать ему.
Рудольф поднялся, обняв сестру за плечи, легонько встряхнул:
– Пойдем к Эльзе. Я думаю, в любом случае ты едва ли улетишь сегодня. По-видимому, нас всех ждет трудная ночь.
