Артём сжал кулаки.
– Ничего не осталось?
Игорь пожал плечами:
– Только один файл. Камера в палате номер семь. Странный, однако, файл… система не хотела его открывать. Но… давай попробуем.
Он запустил видео. Экран мигнул, изображение появилось с рывками, как старая кинолента:
Артём сидит в палате. Один. Перед пустой койкой.
Он что-то говорит, машет рукой, кивает. Иногда замолкает, будто слушает. Никакого пациента на экране. Только он.
Вместо собеседника только тишина и пустота.
Артём замер. Он точно помнил с кем разговаривал и при каких обстоятельствах. Помнил каждое слово и каждое движение.
– Это невозможно, – тихо сказал он.
Игорь бросил на него взгляд с прищуром, но промолчал.
На экране Артём вдруг поворачивается и смотрит прямо в камеру, как будто знает, что за ним наблюдают.
Он потянулся к кнопке паузы, но файл закрылся сам по себе. Игорь ссутулился и щёлкнул мышкой.
– Ушёл. И всё. Как будто и не было.
В голове у Артёма раздалось тихое эхо, словно кто-то в пустой комнате произнес его имя. Шёпотом. Протяжно.
Он встал, покачался немного на пятках, засунул рук в карманы халата и вышел.
Артём не сразу пошёл в ординаторскую. Он стоял у окна, пытаясь склеить в голове разрозненные фрагменты – разговор, кристалл, исчезновение, записи… пустая палата.
Что-то не сходилось. Или слишком многое сходилось слишком правильно, как будто кто-то старательно вычищал за собой следы.
В ординаторской было тихо. Старшая медсестра, Наталья Степановна, склонилась над графиком дежурств, отмечая ручкой смены. Она была из тех, кто в профессии тридцать лет, и её сложно было вывести из равновесия.
– Наталья Степановна, – начал Артём, стараясь говорить спокойно, – вы вчера были на смене, так?
– Да, – она не отрывалась от бумаги. – А что?
– Вчера утром к нам поступил пациент. Без документов. Его нашли на мосту. В бредовом состоянии. Палата номер семь. Вы не помните?
Она оторвалась от дел, посмотрела на него с лёгкой настороженностью.
– Вчера? В палате номер семь? Артём, ты, может, что-то путаешь?
– Нет, – настаивал он. – Я с ним разговаривал. Он был… странный. Говорил, что я "сосуд", и… – он осёкся, понимая, как это звучит.
Наталья Степановна мягко кивнула и сложила руки перед собой:
– Послушай. Я понимаю, у тебя сейчас нагрузка. Мы все вымотались. Но вчера никаких экстренных поступлений не было. Я дежурила, проверяла палаты, ставила капельницы. Я бы не забыла. Ты точно хорошо спал?
– Это не усталость, – резко сказал Артём. – Я помню. Я даже…
Он хотел сказать, что у него остался кристалл, но инстинктивно остановился.
Наталья Степановна вздохнула:
– Может, тебе стоит взять пару дней отгулов? Перенапряжение бывает даже у самых лучших. Особенно у таких, как ты – упрямых.
Артем ничего не ответил.
Когда же он вышел из ординаторской, коридор показался ему длиннее, чем обычно. Простой, ровный больничный свет вдруг стал нестерпимо ярким. Он моргнул, потер висок и снова поймал себя на провале. Он не помнил, как пересёк всю секцию.
Чем больше он пытался вспомнить – тем больше проваливался в пустоты. Будто кто-то вымарывал целые куски его реальности ластиком.
Он прошёл мимо зеркала – и краем глаза увидел, что отражение чуть отстаёт. Буквально на долю секунды, но вполне достаточно, чтобы это заметить.
Он развернулся, но отражение было уже в норме. Его взгляд. Его поза. Всё как обычно.
И всё же… ощущение нереальности не исчезло.
