Перед ним встала чашка, огромным половником Алёнка налила суп, из корзинки появились нарезанные ломти хлеба.
– Кушайте Котофей Мурьяныч на здоровье.
Кот с урчанием втянул носом пар над чашкой и зажмурился от наслаждения.
– Что ж, приступим… – он замахнулся ложкой и… замер. – А ты как же? В ногах правды нет, а живот прошлого добра не помнит. Надобно в него новое добро кидать.
– Ты кушай… – повторила Алёнка, личико её заострилось. – А я пойду.
– Куда?! – кот уронил ложку в чашку, жирные капли обрызгали ему морду и он спешно их слизнул.
– Не знаю… – Алёнка сгорбилась и выглядела донельзя жалобно, как воробушек под дождём. – Знаю только откуда. Отсюда мне надобно уходить. Не будет меня, не будет и зла.
Она зябко дёрнула плечами, вспомнив размышления Кощея о добре и зле. Шаркая подошвами своих новеньких сапог, направилась к двери. Изба притихла и опустилась, кот поглядел на Алёнку, потом на чашку со щами, снова на Алёнку.
– О чем ты говоришь? Я не понимаю…
Но девица уже исчезла за дверью. Он с болью оторвал взгляд от щей и побежал следом. Она стояла на крыльце и уже заносила ногу, чтобы соступить на землю. Изба вдруг резко выпрямила ноги и замотала крыльцом. Под занесённой Алёнкиной ногой возникла пустота.
– Что же ты, Чудышко? Мне нужно уйти, – сказала девица. – Ты станешь свободной, сама будешь решать, что тебе делать.
– Это так не работает, – сказал кот, появляясь на крыльце. – Если ты сбежишь, изба станет брошенная. Она утратит часть своих сил и так и останется навеки мёртвой…
Он умолк, поняв, что Алёнка его не слышит. Она была глубоко внутри себя. Её не могли остановить пустяки вроде слов или земли, что виднелась далеко от крыльца. Она шагнула и ухнула вниз. Кот сжался, ожидая громкого шмяка.
– Грохнулась? Не иначе грохнулась! – бормотал он.
Шмяка не было, и он вытянул шею, заглядывая через перила крыльца. Пёстрая юбочка Алёнки виднелась далеко впереди, посреди Дремучих сосен. Сапоги, понял кот. Она успела сдружиться с сапогами, и они подхватили её и опустили с высоты крыльца целой и невредимой.
Изба тоже все поняла. С жалобной мелодией она потянулась к Алёнке. Девица даже не ответила, будто уже вычеркнула их из своей жизни. Под сводами леса громко бахнуло, подняв тучу хвои, Алёнка исчезла. Изба поникла, крыльцом опустилась до самой земли, растопырив длинные ноги. От конька крыши до кончиков когтей пробежала дрожь. Ставни выдали заунывную мелодию.
Кот застыл на крыльце, уставившись на то место, где стояла девица.
– О нас не думаешь, так хоть о Костяше вспомни… – проговорил он в пространство перед собой, но ему, конечно же, никто не ответил.
***
Сапоги несли еë меж деревьев с небывалой скоростью, ветер в ушах сперва завывал, потом шумел с посвистом.
Глубже в чащу. Ещё глубже. Пусть все забудут, что на белом свете есть Алёнка, дочь Калины.
Имя мамы отозвалось болью в груди в том месте, где находится сердце. Что это за жизнь, коли даже имя мамы под запретом?!
– Да, я дочь Калины! – прокричала она, давясь ветром в лицо. – Никто не запретит мне это говорить.
Под ноги подвернулся корень, гибкий, как змея. Аленка вскрикнула и полетела головой вперед. Попадись впереди ствол покрепче, на этом закончилась бы история глупой девочки, ищущей маму. Но вместо ствола её встретил малинник. Она прикрыла руками лицо и с хрустом пролетела сквозь хлещущие гибкие ветви. В стороны брызнула зелень и раздавленные ягоды, похожие на брызги крови.
