Места́, через которые шла Василиса, пока были людными, да она обходила селенья по широкой дуге. На большак даже издали глядеть боялась, а сельские дороги чаще старалась перепрыгивать, едва касаясь земли, чтобы не оставлять запаха. Так-то недавний ливень всё смыл, и собаки старый след не возьмут. Но это только если новых следов им не оставить.
Что по всем мало-мальски значимым дорогам погоню пустили — как божий день ясно. Берими́р строг был, ко́ли что не по его воле — из-под земли достанут.
— Ох, лишь бы мельнику с семьёй ничего не сделали за то, что меня приютили! — сжимала кулачки царевна, чувствуя, как тревожно в груди.
Видала она в детстве как-то, как царская дружина ловила заговорщика, что царя-батюшку в Навь отправить раньше времени хотел. Ох, лай стоял! Попадаться такой же своре совершенно не хотелось. Пусть Василиса и понимала, что её как того предателя рвать не будут. Напугают лишь. Как обычно, пёсьей слюны набрызгают, а потом оттянут, чтоб не навредили лишнего. Да и мельнику скорей плетьми всыплют и отпустят с богами дальше муку молоть. Так-то страшно, да хоть живые будут.
— Эх, и зачем я к ним пошла? — махнула она кулачком, серча́я на собственную слабость. — Мне-то бока разок обогреть, а им — отвечать за меня! Нельзя добрых людей подводить, нельзя!
Но чем дальше, тем больше приходило в мысли, что придётся всё же рискнуть и людям показаться. Делать-то нечего: или окостенеть в лесу, или идти к кому на поклон да просить ночлега и еды в надежде, что не отыщут их царские ловчие.
Уже темнеть начало, когда впереди почудился запах дыма. Но не такой, как когда неподалёку большое селенье, а так — будто костерок одинокий.
Долго подходила к нему Василиса. И так таилась, и эдак. Даже радовалась немного, что рожа у неё зеленоватая и рябая — не так заметна среди зарослей. И косынку светлую с головы спустила, чтоб не маячила. Да только зря беспокоилась, потому что то не костёр егеря был, а изба одинокая. И, судя по виду, очень старая.
— Ну, двух смертей не бывать, одной не миновать! — вздохнула царевна и вышла на полянку.
Изба стояла на высоких сваях и сильно напоминала домовину. Да и принять за неё-то можно было бы запросто, не будь она такой большой, будто терем боярский. В два этажа, шириной с три телеги! «Это ж кто такую поставить-то смог? — подумала девушка. — И оттуда ли дым летит? Аль рядом кто костерок затеплил, а внутри ни души?»
Василиса обошла домовину круго́м, но нигде не обнаружила ни крыльца, ни лестницы, ни двери. Даже бревна́ с зарубками не лежало. Лишь запах дыма усиливался, да не костёрный-лесной, а будто печку внутри поленьями берёзовыми топят — по-домашнему.
— Это что же это? — в замешательстве вздыбила бровки девушка. — Изба не изба, пуста не пуста. Ни души́ вокруг, а ножки курьи столбами стоят — того и гляди зашевелятся! Неужто за Ягой нашей кто подглядел? Поставил себе такую да живёт внутри теперь, как она?
— Это какой-такой Ягой?! — раздался совсем рядом низкий женский голос. — Это кто это «как она»?!
Девушка ахнула и шарахнулась к лесу, да на бегу запнулась о корягу и повалилась наземь. Сарафан треснул, а из горла помимо воли вырвался жалобный стон.
— Да ну куда ты?! — послышался оклик, но тон был уже не такой возмущённый. — Раз пришла-то, то куда уж на ночь глядя-то, а? Вертайся да говори, с чем пришла. Сегодня ночка лютая будет, неча тебе в лесу одной делать.
