В другом конце деревни Игорь сел на лавку.
К нему подсел старик, лысый, с ухом, как у кота: надорванным и чёрным.
– Зовут меня Зосим. Или звали. Или будут. Хрен разберёшь.
– Здравствуйте.
– Ты уже здоровался.
– Нет. Только что подошли.
– Вот и я о том же.
Он засмеялся. Смех был как шелест старой бумаги.
– Слушай, программер.
– Простите?
– Не спрашивай. Я слыхал, как ты хочешь «планировать» Песочню. Ты вешай эти слова, как бельё. Может, кто увидит.
– Вы – местный?
– Я – остаток. Местность во мне. Кости давно стали архивом. Только… всё не закроют.
– Как вы здесь живёте?
– Мы не живём. Мы повторяем. Как цикл. Утро – как вчера, но чуть… левее. Понимаешь?
– Не совсем.
– Вот и правильно. Кто здесь всё понимает – быстро перестаёт быть.
Жбан вернулся в амбар. Настасья уже ждала. KPI дремала у стены.
– Здесь… дети живут отдельно, – сказала она.
– А взрослые – отдельно от всего.
Он сел.
Смотрел в пол.
– Здесь… не просто нет структуры. Здесь память – вода. Прольёшь – и нет.
Настасья взглянула в его глаза.
– Ты дрожишь.
– Я боюсь, что если останусь здесь дольше – я тоже начну… путать дни.
Что однажды скажу: «Я был Игорь», и сам не поверю.
Она обняла его. Тихо. Без слов.
Варвара в это время смотрела в сторону амбара.
– Он чувствует, – сказала она старикам. – Значит, он уже теряет.
Утром Игорь проснулся от того, что KPI спала, положив пятачок ему на плечо.
Он не знал, что хуже: сны без времени или сны, где хрюшка была project manager.
Он вышел наружу. Настасья спала с ножом в руке. Даже во сне.
– Не менять, а изучать, – пробормотал он. – Agile наизнанку.
Он вышел на окраину деревни, туда, где вчера ему показали старый, заброшенный колодец.
Дети говорили, что в нём вода не отражает, а вспоминает.
Колодец был облеплен паутиной, глиной и тишиной.
Жбан наклонился.
Первое, что он увидел – небо. Второе – себя.
Но не таким, как сейчас.
Он был в мундире с меховой оторочкой, вокруг – люди, кланяющиеся, позади – штандарт Орды, перекроенный с какими-то офисными значками.
Игорь отпрянул.
– Это… будущее?
– Это ты, если останешься, – прозвучал за спиной голос.
Это была Варвара.
Он резко повернулся.
– Ты… следишь?
– Я – здесь. Как боль в зубе, которую не замечаешь, пока не согнёшься.
– Что это было?
– Колодец показывает, что возможно.
Но в этом «возможно» ты уже не ты.
Ты только форма, которая подчинилась деревне.
– Или подчинила её себе?
Она молчала. Потом приблизилась.
– Сколько ты готов забыть, чтобы управлять?
– Сколько ты готова скрыть, чтобы не меняться?
В этот момент появилась Настасья. Увидела их.
Рука легла на рукоять ножа.
– Всё нормально? – спросила она. Голос – ровный, но в нём было жужжание пчелы перед жалом.
– Мы просто… спорим, – сказал Жбан.
– Здесь не спорят. Здесь – теряются, – сказала Варвара.
– И когда ты потеряешь точку отсчёта – ты станешь местным.
– Тогда я… сменю масштаб, – пробормотал Игорь. – И точка снова появится.
Позже он сел под деревом. Достал уголь. Нарисовал карту деревни, как он её запомнил.
Но линии… уходили в круг.
Колодец в центре.
Все тропы – возвращались к нему.
Он добавил ещё одну линию – вне круга.
Нарисовал маленькую KPI с хвостиком.
И Настасью.
Скорее как напоминание, чем как персонажей.
– Ты веришь в это? – спросила Настасья, подсаживаясь.
– В то, что деревня сжирает структуру?
– Нет. В то, что мы сможем уйти, не став её частью?
Он посмотрел на неё.
Серьёзно. Без цинизма.
– Мы уже часть. Но… может, мы – часть другой её версии.
