— Иди,
хватит сидеть, - повторила Фаба уже криком, и я осмотрелась. Старшие отпрыгнули
от меня и скрылись за занавеской, чем вызвали недовольство Марики. А маленького
мне просто некуда было положить. На стол или лавку я не решилась, потому что он
мог повернуться и упасть, а на полу было так холодно для голого малыша…
—
Марика, забери его. Мне некуда положить… - промямлила я.
— Неси,
- заорала та. Ребенок взмахнул ручками и заревел от ее крика. Я принесла его в
тот угол, который еще не видела. Там стояла широкая, сколоченная из кривых
досок, даже не кровать, а настил. Сверху были наложены матрасы, одеяла,
подушки. Их было так много, что ее тощего мужа я увидела не сразу.
Когда я
подала ребёнка, она с размаху врезала мне по лицу.
— Ты
принесешь снега или нет? – снова заорала Фаба. Мне захотелось найти тот нож,
которым мне вчера угрожала ее дочь, и прирезать эту тварь. Но их было много, и
меня тут же убили бы саму. Злость, кипящая внутри, напугала меня. Ведь я и
правда готова была взяться за оружие.
— Иду,
- перемотав расхристанную грудь платком, который служил мне ночью подушкой, я
накинула свой зипун, взяла от печи ведро, почти пустое после ночи, и вышла на
улицу.
—
Твари, какие же вы все твари. Я не знаю, где я и кто я, но. Но если я не
проснусь, вам хана. Я клянусь: вам всем, за исключением детей, крышка! - шипела
я, боясь закричать, поскольку меня могли услышать.
Я
стояла и пинала снежный сугроб растоптанными до ужаса тонюсенькими кожаными
сапогами, надетыми на голую ногу. Потом взяла снег в ладони и протерла лицо.
Попыталась мокрыми руками пригладить волосы. Но то гнездо, которое там свилось,
похоже, поддастся теперь только ножницам.
Сходив
за угол, справила нужду, как могла, поправила одежду и набрала снега. Фаба
растапливала печь. В доме было уже очень холодно. Особенно на моей лавке у
входа. Ведро я поставила туда же, где оно стояло. Снег со дна рассыпался по
полу. Хозяйка, завидев это, пнула по ведру с такой силой, что оно влетело в ножку
лавки, вернулось к ее ногам и ударило по ним. Она заорала и, подняв деревянную
бадью весом не меньше пяти килограмм, бросила ее в меня. Как я успела
пригнуться, не знаю, но бадья просвистела над моей головой, сбила шторку в
комнату Марики и упало прямо перед ее «ложем». Заорали дети. Кто от страха, а
кто за компанию. Заорала третья баба, выскочила, чтобы понять, что произошло, и
кинулась на меня. Я выбежала на улицу, пробежала по тропке вдоль дома и, увидев
еще одну тропинку за угол, забежала туда. Там тоже была дверь, за которой был
сеновал. В сено я и села. Слез снова не было. Как и сил. Это просто не могло
быть правдой! Не могло и все!
— Иди,
иначе она тебя за волосы притащит и побьет вдобавок, - мужской голос,
последовавший за скрипом снега под ногами, заставил затаить дыхание. Это был
тощий муж Марики, которого она называла Киром.
— У
меня нет сил. Я хочу уйти. Скажите мне, куда идти? – шепотом спросила я. За
закрытой дверью было тихо. Видимо, он ушел. – Понятно.
Я вышла
и осмотрелась. Снег еще не валил сильно, но ветер гнал его по сугробам,
заворачивая в поземку, поднимая ее в воздух. Чуть поодаль я увидела еще
несколько таких же невзрачных построек, как и эта. Гористая местность, густые
зеленые леса – все было сейчас как в молоке. Когда вдали кто-то завыл, по моей
спине побежали мурашки.
Я
прошла в дом и разделась. Сложила вещи на своей лавке и подошла к Фабе. Она
что-то ставила в жарко горящую печь. Рядом было тепло. От этого тепла
становилось даже сносно.
