– Она не улыбается, еще рано, – отвечала Люда и отворачивалась.
Однажды Тоня уронила чашку с молоком. Разлилось всё – и на пол, и на Людин новый халат. Люда вспыхнула:
– Руки у тебя не из плеч! В кого ты такая уродилась?
Роман поднял глаза от газеты:
– Люд, ну не кричи. Она же маленькая. Случайно.
– А я что, не имею права разозлиться?! – резко. – Или у нас теперь она главная?
Роман подошёл к дочке, вытер ей руки, поцеловал в макушку.
– Всё хорошо. Никто не злится. Просто мама устала.
Он обнял Люду за плечи.
– Ты у нас тоже молодец. Не злись, ладно?
Она не ответила.
Тоня росла – и чем старше становилась, тем сильнее раздражала Люду. Слишком правильная. Слишком тянется к отцу. Слишком светлая. Иногда Люде казалось, что они говорят на своём языке, что у неё воруют мужчину, которого она наконец получила.
Она начала придираться:
– У тебя волосы как пакля, расчеши уже!
– Не сутулься, как бабка!
– Ходишь, как слон. Ногами шаркаешь!
А Роман – тёплый, любящий – мягко поправлял:
– Люд, она ведь ещё ребёнок. Ей всего пять.
– А ты посмотри, как она себя ведёт, – раздражённо парировала Люда.
– А разве что-то не так?
– Да нет… Просто.
Она замолкала. А внутри – булькало что-то неприятное. Как будто не её это всё. Как будто не она мать, а наблюдатель. Или – конкурент.
А вот Галя родилась и жила – будто фоном. Люда не вспоминала толком, как прошли её роды. Всё было на автомате. Галя не кричала, не требовала внимания, не влезала в разговоры.
Её легко было оставить на бабушку, не заметить, не сравнить. С ней – было проще. Не раздражала. Не вызывала ревности.
Иногда Люда даже говорила Гале: «Ты у меня хоть не такая важная, как старшая. Спокойнее ты. Послушная».
А Тоне: «Всё тебе надо! Всё ты говоришь, ты знаешь! На тебя глянешь – сразу упрёк в глазах».
– Мам, я ничего не говорю, – шептала Тоня.
– Вот и молчи.
Соседи говорили: «Повезло тебе, Люда. Роман – мужик! Домой – цветы, к дочкам – душа».
– Да-да, повезло, – улыбалась Люда.
А внутри – раздражение, вина и что-то похожее на страх. Потому что она не знала, что с этим делать. Она не знала, как быть хорошей матерью. Не знала, как не ревновать к собственному ребёнку.
А Роман…
Он верил. Что Люда справится. Что это просто усталость. Что время расставит всё по местам.
Он ошибался.
Люда так и не научилась любить Тоню. Потому что в ней видела то, что сама не смогла вырастить в себе. Слишком правильная. Слишком сильная. И каждый раз, глядя на неё, Люда словно слышала: «Ты – плохая. А она – нет.»
И поэтому искала изъяны. Давила. Придиралась. Потому что не могла простить дочери того, что та – не стала похожа на мать.
Мать не должна сравнивать себя с дочерью.
Но Люда – именно это и делала. Всю жизнь.
Ночь, после которой всё изменилось
За окном лил дождь – тонкий, вязкий, будто кто-то поливал небо из дырявого ведра. Стук капель по подоконнику был единственным звуком в доме, кроме часов, отмеряющих поздний вечер.
Тоня сидела на подушке у окна. Платье домашнее, застиранное. Волосы растрёпаны. В руках – кукла с оторванной рукой. Гале – три. Она давно спит. А Тоня ждёт.
– Мама, а папа скоро придёт? – спросила она в который раз.
Люда, стоя у плиты, махнула рукой, даже не повернувшись: «Сейчас придёт. Иди поспи».
Но Тоня не ушла. Она чувствовала. Где-то внутри. Маленьким детским нутром, что что-то не так.
Время шло. За окном темнело. Улица пустела. Капли били по стеклу всё чаще, будто сердце мира стучало сильнее, громче. Роман всегда приходил в 19:00. Сейчас почти 22:00.
