Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 46
Он щёлкает пальцами – и под потолком взмывает импульс. Кристаллы вспыхивают, вокруг круга – тонкое серебристое свечение. Нибл вытягивается, как тень, тянет лапки. В нём проступают детали: текстура меха, усы, даже складка на ухе.
– Ого, – Мойра щурится. – Он действительно… проявляется?
– Вот-вот, – шепчет Янгус. – Ещё секунда, и…
И кролик делает скачок. Один. Второй. Со звуком «ПФ!» приземляется на стол. От его лап подскакивают склянки, сыплется порошок, одна пробирка катится в воздухе, разбивается. Нибл рвётся вперёд – летит на пол, лавирует между банками, оставляя после себя вспышки.
– О, нет, нет, нет! – Янгус мечется. – Он не стабилизирован, он перегревается! Не трогай андамарины лапами, Нибл!
– Он их жрёт! – кричит Мойра, смеясь.
– Я ему говорил! – в отчаянии вздыхает Янгус, хватается за голову. – Надо было ещё вчера перекалибровать реактивное поле!
Кролик успевает с разбегу врезаться в колбу с чем-то зелёным – по комнате разносится запах гари и мяты. Свет гаснет, вспыхивает снова.
Я держусь за край стола, чтобы не упасть. Смех уже стучит в горле.
– Кажется, он решил, что телесность – это разрушение всего подряд, – замечаю.
– Или протест против плоти, – парирует Мойра. – Он был свободной тенью, а ты заставил его ощущать… гравитацию!
Нибл возвращается в центр круга и замирает; его очертания быстро расплываются, превращаясь в густую, клубящуюся зелёным дымом тень.
Тишина. Янгус смотрит в потолок, потом на нас, и театрально вздыхает:
– Ну ладно. Почти сработало.
– Почти, – хмыкает Мойра.
– Вот сейчас подправлю уравнение в блоке массопереноса и повторю… Только… – он рыщет по столу, заглядывает в ящик, хлопает крышкой, шуршит. Потом замирает. – Кажется, у меня закончилась сублимированная иволгина. Ну конечно. Какой кошмар. Без неё не обойтись. Тени без неё… не вязнут.
– Сублимированная иволгина? – переспрашиваю я. – Это что вообще?
– Это… ну… – он морщится. – Сухой экстракт скользящей реальности. Да, звучит плохо. Зато работает. Почти всегда.
Присаживаюсь на край стола. Смотрю, как он снова суетится, помечает, бормочет про коэффициенты. А в центре круга сидит маленький, силуэт кролика – и будто ждёт, когда хозяин снова позовёт его в плоть. И думаю, что в этом человеке больше жизни, чем во всей Коллегии. Даже если всё развалится – он продолжит ставить эксперименты. Потому что не может иначе. Потому что для него жизнь – это «а что если…»
И, чёрт возьми, пусть у него будет кролик. Даже если никто не верит, что тот станет настоящим.
Мойра достаёт из кармана крошечные часы на цепочке. Они щёлкают – мягко, сдержанно. Она смотрит на стрелки, морщится, будто они укусили.
– Ох, великая Искра…. – Голос звучит не возмущённо, скорее… с досадой, как будто кто-то выдернул её из праздника в самый интересный момент. – Меня ждёт кто-то гораздо менее пушистый и гораздо более серьёзный. Увы.
Янгус не поднимает головы, возится с какой-то склянкой, но кивает:
– Ну, иди. Привет Авриалу. Скажи, что я не трогал ничего опасного. Сегодня. Почти. Ну… если не считать эффекта обратной диффузии на кролика. Хотя, по-моему, он даже стал умнее – на секунду. Это прогресс, Мойра! Настоящий! Запиши! – Янгус поёт эти последние слова в пространство, словно дирижёр репетирующей вселенной.
Мойра закатывает глаза, но не может не улыбнуться, смотрит на меня с таким видом, будто в мире есть тайное общество выживших – и мы оба туда приняты.