Исповедь камикадзе - страница 21

– Любовь к Родине? Посмотри, как ты одет: коричневая рубашка, на плече эмблема, как свастика, ты настоящий фашист.

– Молчи, дура!!! – воскликнул Йонас, подошел и ударил Ингу по щеке. – Мы патриоты, люди горячо любящие свою Родину и свой народ, готовые отдать жизнь. Не смей называть меня фашистом.

Это была большая ссора. Брат с сестрой долго не разговаривали, старались не сталкиваться друг с другом в небольшой квартире, нервно огрызались на попытки, волновавшихся родителей сдвинуть вражду в сторону перемирия; делали все возможное, чтобы пораньше улизнуть из дома и вернуться попозже. Время шло, обстановка в стране со временем стабилизировалась. Инга стала менее критично относиться к словам брата о патриотизме. Часто слыша по телевидению и вокруг себя, мнения авторитетных людей по поводу этого вопроса, стала находить рациональное зерно в словах брата. Они не устраивали, какой-то конкретный акт примирения, но их отношение друг к другу, пусть медленно, не сразу, но смягчилось. Ни она, ни он в последующем старались не вспоминать этот грустный эпизод. Письма от Оли не было.

Герхард не смог найти себе лучшего занятия, чем озираться по сторонам и наблюдать за другими пассажирами. Кожа на его лице пошла пятнами, впрочем, как и всегда в моменты особенного волнения, лоб покрылся холодным потом. На секунду его взгляд остановился на белокурой девушке, уткнувшейся в плечо, сидящего рядом молодого мужчины. Плечи ее вздрагивали. Мужчина гладил ее по голове и, вроде бы, даже целовал в волосы, а, может, шептал, что-то успокаивающее: губы его как будто шевелились. Понять наверняка в этом сумасшедшем гуле было невозможно. «Наверное, муж и жена» – подумал Герхард, и тут же повернул голову в другую сторону. Не увидев ничего интересного, он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, достал платок из внутреннего кармана пиджака, промокнул лоб, положил платок обратно. Мысли хаотично роились в голове. Пассажир постарался успокоиться и сосредоточиться, используя приемы, которым он научился у психоаналитика. Но, как ни старался, ничего не получилось. «Вот бы тебя сюда! – думал он про психоаналитика. – Сладко же ты поешь о том, что в мире нет ничего такого, о чем стоило бы переживать и испытывать сильный стресс, отнимая силы и время у того, что для нас на самом деле важно». Мысли разбегались, одна не успевала закончиться, как появлялась вторая, а затем третья. Общий же смысл фраз, приходящих в его голову, можно было выразить одним коротким словосочетанием: «Во влип!» Конкретно такое выражение к нему не пришло, потому что человек думал по-английски. «Ну, Костя, ну удружил! Съезди Гера на Кавказ, развейся. Природа там красивая, горы, чистый воздух. Русский поэт Лермонтов любил там бывать. В свое время богатые люди туда на воды выезжали, здоровье поправить, и ты минералки из источника попей, оздоровись. На фига мне оно нужно это здоровье?! Теперь то!»

Герхард немного говорил и понимал по-русски в силу необходимости работы в России. Некоторые жаргонные выражения ему нравились особенно, было в них что-то такое, необъяснимое, как будто в одном коротком сочетании звуков содержится масса смысла и эмоционального наполнения. «На фига» – было из этой категории. Он часто слышал это выражение, общаясь со своими русскими партнерами и знакомыми. Ему долго не могли объяснить, что оно значит, вернее, как может жест, выражающий нет, стать основой для сленгового заменителя слова зачем. В последствие он узнал, что примерно так же обстоят дела с другими подобными словосочетаниями, и перестал делать попытки разгадать тайну этих выражений. Звучание их ему очень нравилось. Он нередко замечал, что те русские, с которыми он общался, в моменты эмоционального возбуждения, чаще применяли сленг, и даже мат, особо нецензурный жаргон, нежели обычные литературные слова. У некоторых это выходило особенно замечательно. Какие-то жаргонные выражения Герхард запомнил, знал их значения, и, иногда, удивляясь потом себе, непроизвольно использовал в своей речи. В данный момент он немного сожалел, что знал мало русского сленга. После его использования на душе как-то легче становилось. А, на душе было неспокойно. Он сомневался. Нет, конечно, он расслышал и, кажется, правильно понял, что сказал тот, в белой бейсболке, да и поведение окружающих указывало на истинность понимания. Но все же, может, показалось? Может, не все так страшно? Интересно, если бы он не знал языка, ему бы легче было? Навряд ли. А может это просто сон? Обычный страшный сон? Вот он сейчас проснется у себя в гостиничном номере и подумает: «Зачем я вчера так напился? Почему русские так пьют?» Он открыл глаза и понял, что это не сон, и что-то сильное сдавило ему грудь, захотелось кричать.