Табита тоже постаралась успокоиться.
– В каком смысле?
– Вы полагаете, что раз находитесь под следствием, то какая-то особенная заключенная и тюремные правила на вашу персону не распространяются. Но это не так. Ваши действия можно характеризовать как вандализм.
– Это не вандализм, – возразила Табита. – Этот душ никогда нормально не работал. Чтобы пошла вода, нужно было стучать по трубе. Я постучала и в этот раз, но воды все равно не было. Тогда я стукнула посильнее и потянула, и труба оторвалась от стенки.
Коул посмотрела мимо Табиты в сторону надзирательницы. Как та отреагировала, Табита не увидела.
– Меня очень соблазняет мысль дать вам неделю или две одиночного заключения, – молвила Коул. – Это предоставит вам возможность подумать о своем поведении.
– Вы не можете поместить меня в одиночку.
Губы начальницы тюрьмы сжались в ниточку.
– Отчего же?
– Если я отказалась от помощи адвоката, то мне потребуется дополнительная помощь. Мне будет нужно место для работы.
Снова повисла тишина, которая нарушилась постукиваньем пальцами по поверхности стола. Начальница проговорила медленно, отчеканивая каждое слово:
– Не надо мне говорить, на что я имею право, а на что нет.
Сердце Табиты екнуло так, что ей стало почти больно. Кровь ринулась по жилам, отчего у нее набухли вены. Дыхание участилось, глаза заметались. Выражение лица начальницы изменилось, и Табите показалось, что та опасается за себя – вдруг Табита бросится на нее или выкинет еще какой фортель? Это было похоже на противостояние двух воль, и тут Табита с болью осознала, что это противостояние ей не выдержать.
– Простите меня, – неискренне сказала она. – У меня был трудный день. Я не хотела ломать душевую стойку.
Опять неправда.
– Я сожалею, что так получилось.
Она ненавидела себя за слабость, но все же добавила:
– Я хочу сотрудничать с вами.
– Дело не в сотрудничестве, – произнесла Коул, не меняясь в лице. – Речь идет о соблюдении правил. На первый раз я ограничусь предупреждением…
Она помолчала.
– Да. Но в следующий раз…
– Спасибо.
– Спасибо, мэ-эм! – раздалось у нее позади.
Табита обернулась.
– К начальнику тюрьмы следует обращаться «мэм», – сказала Мэри Гай.
– Мэ-эм? – повернула голову Табита.
Она посмотрела на Дебору Коул и едва не рассмеялась от открывшегося ей нелепого зрелища. В следующую секунду ее охватила дикая злоба, отчего она едва не потеряла сознание. Эта женщина сидела в своем уютном кабинете и требовала, чтобы к ней обращались «мэм», а в то же время другие женщины буквально в паре шагов отсюда искали возможность вскрыть себе вены втайне от остальных, думая, как бы покончить со всем этим…
– Спасибо, мэ-эм! – сказала она.
Табита отворила дверь камеры, ожидая увидеть ужасный кавардак, но события минувшего часа оказался словно лишь плохим сном. Все ее вещи, как и прежде, лежали на столе. Табита выдвинула ящики своей тумбочки – ее одежда была аккуратно свернута и уложена в том же порядке, как и прежде. Платье Ингрид лежало на ее заправленной койке.
Табита хрипло вздохнула и протерла глаза.
Дверь камеры распахнулась. Вошла Микаэла.
– Это ты прибрала? – спросила ее Табита.
– В такой живопырке все должно лежать на своем месте, – пожала плечами та.
– Ты все разложила…
– Я подумала, что так будет лучше.
«Она запомнила, где что лежало, – подумала Табита. – Скатала мои футболки, положила на место дезодорант и зубную щетку, поставила правильно книги, прицепила ручку к блокноту…»
