Из жизни крестьянина. 1914-1943 гг. - страница 6

После ничинки подали в берда, а потом эту основу навиваем, т. е. притыкается к пришве, и начинаем ткать. Одна ничинка вниз, другая вверх. А пряжа разделится надвое, это называется зев. Вот в этот зев прогонишь челнок, на котором надета цевка с нитками, а потом бердом, которое закреплено в нобенках, прижмёшь нитку и так одна за одной. И получается полотно, холст.

А этот холст опять – золой, парят и по снегу разостилают, чтобы оне были белые. А потом шьют полога, скатерти. Шили брюки, пиджаки, рубахи.

Вот я и делал, т. е. умел делать: рвал, слал, снимал, садил в баню, прял на самопряхе, мотал, развивал, сновал, подавал в ниченку, в бердо, ткал однозубкой и шил брюки. Я забыл, ещё красили, пряжу-то. Да помогали маме стирать бельё, мыли полы. Вот поэтому, может, я не учился в школе. Но мои братья, все четверо, учились, и хорошо учились. Вот, половина время моего детства прошло в этой помощи маме.

Но в это время стало много воровства. Все, кто хотел кушать, ишли на преступления. И сколько я видел своими глазами, когда за то, что человек хочет поесть и получает большое телесное наказание.

Примеры. Один татарин ехал на лошади и телеге с женой и ребёнком, которого держала жена на руках. Остановились покормить свою лошадь, и муж не вытерпел, выкопал четыре гнезда картофеля в огороде одного кулака. Сварили, покушали и поехали дальше. Но кулак узнал как-то и верхом на лошади догнал их, и прямо свершны стал понужать кнутом. Но муж, татарин, понужнул свою лошадь, хотел угнать, а жена с ребёнком упала с телеги, а муж угнал в лес. Тогда этот кулак слез свершны и стал бить эту женщину уздой, которая у него была в руках. А женщина в левой руке держит ребёнка, а правой, опираясь о землю, отползает от него. А он прикрикивает: «Недалеко уползёшь». Но потом прибежали мужики из нашего края и заругались на него: «Что ты делаешь? Пожалей ребёнка!» И он бросил её бить.

А тут мы играли в своём краю, и вдруг бежит человек и хочет спрятаться. А за ним бегут мужики. И догнали его у ворот и начали бить кто чем, а он руки подставляет. А нам жалко его, но боимся говорить. А тут в соседях играли мужики в карты, в мушку. Услышали и бегут. Один из них кричит: «Эй, мужики! Вы сделайте корчагу!» А мы: «Вот добрый мужик, тоже пожалел его, что обобьёте ему руки, ноги, он останется, как корчага». А он подбежал, и оне четверо его подымут и бросают на землю задницей. Вот это самое и есть «сделать корчагу». И мужик стал умирать, и его увезли в с/совет. Что с ним дальше, я не знаю.

Видел ещё, как женщина умирала у ворот одного жителя в нашем краю. Она умирала от голода. Была безродная. И ее женщина увезла на передках от телеги и схоронила на кладбище. Эта женщина была послана с/сов.

В то время много терялось коров и лошадей, которых кололи и мясо ели. И подозрение было на наш край. Даже один раз к нам приходили какие-то мужики и мерили нашу телегу, колёсы и ушли.

А тут в один вечер пришли богатые мужики к нам и сказали отцу: «Никуда не ходи из ограды15 до завтра» и сели двое на наш чердак дома. Мы боялись, не знали в чём дело. А днём, назавтра, собрались много мужиков и начали искать что-то у наших соседей, которы жили против нас: три мужика. Все рядом. Иван Алексеевич – у него было семеро детей. Второй – Илья Сергеевич, двое детей. Третий – Михаил Петрович, у него было четыре дочери. А эти мужщины, сидя у нас на чердаке, оне видели, как два последних мужщины ночью ходили к первому и приносили что-то к себе домой. Вот и начали искать у Ивана Алексеевича. В пригоне – большая стая из двойного прясла (из жердей, забито соломой). А в ней, в середине, была конюшня в земле, и стены её были забраны брёвнами взаплот. И вот один заплот разбирался и там был склад, как траншея под землёй. Длина её 4 метра. И там было мясо и кости. Мы после туда залезали, смотрели: нам охота было узнать. Но в это время хозяин Иван сбежал. Но мужики ещё стали искать у Ильи Сергеевича, и нашли: под пряслом закопаны две бочки, и в них соленое лошадиное мясо. Этого сразу взяли и увели на сходку, но он всё рассказал, что с ним был ещё сосед Михаил, но Михаила нет дома, он в поле работает. Пошли за ним в поле, чтобы он ехал домой. Вот я смотрю, он едет на лошади, с ним одна дочь, которая боронила верхом пашню в поле, и бороны лежат на телеге. Слышу, наши соседи говорят: «Зачем едет, убьют его сейчас», но он заехал в ограду, отпряг лошадей, зашёл в избу. А мужиков много в ограде, в избе, за оградой и председатель с/сов. здесь. Он ему говорит: «Пойдём на сходку», а Михаил: «Нет, там меня будут бить». Но председатель говорит: «Бить мы не дадим» и он согласился. Вышел из избы, пошёл за ограду и склонился к калитке: оне были низкие. А один мужик стоял у калиток и сразу его ударил. Он: «Вот видишь. Уж бьют». Но председатель сказал: «Нельзя бить, разберёмся» и не стали его бить. Повели на сходку. (И сразу же забрали его жену Евленью и увезли на сходку). Как там разобрались, я не знаю, но только через 2 часа привезли на телеге жену Ильи Сергеевича и свалили прямо у крыльца всю избитую. Тут собрались мужики и женщины. Я только слышал, она говорила, что её били обухом по жопе. А через три часа привезли жену Михаила со сходки на телеге и свалили её на дороге, как раз против нас. Её взяли женщины и повели ее домой. Она была избита и что-то все говорила, но непонятно. Тут остановились и стали её расспрашивать подробно. Она сказала: «Когда меня били и все спрашивали «Кто ещё с вами был, когда вы воровали». Но я и сказала, что с нами был кум Алексей, а он с нами никогда не был, не воровал». Соседи её спросили: «Зачем ты напрасно сказала на него, ведь его сейчас увезут на сходку и будут бить». Она: «Но как мне не говорить, оне всё бьют, а я как сказала, меня не стали бить». И в это время уже телега, на которой везли кума Алексея на сходку, поравнялась с бабами и мужиками, которые остановили телегу и стали мужикам рассказывать, что Евленья сказала напрасно на Алексея Григорьевича. А на этой телеге, я видел, сидели три брата Куриных да два Мурзиных. Не так уж оне богаты, но знатные в то время мужики. Но оне согласились и Алексея отпустили домой, а этих: Илью Сергеевича и Михаила Петровича, на этот же день убили и тела их закопали по ту сторону прясла, рядом с кладбищем, а не на кладбище. Согласно евангелия, их хоронить вместе нельзя. Но собаки их тела раскопали и оглодали, кости остались. Но кто-то, видно, проходил мимо и увидел, взял да повесил на прясло кладбища, но потом узнал об этом с/сов. и всё захоронили.