Из жизни крестьянина. 1914-1943 гг. - страница 4

А весной как-то я пошёл по опушке леса и нашёл яйцы, сразу у трёх тетерь. Вот их сколько много было у нас на полях. Потом находил у рябчика. У него ряд яйц –15 яйц, потом переложено и ещё ряд яйц. Всего 28 яйц в гнезде.

А вот в Игнашовом болоте я сразу, почти рядом, шесть гнёзд (43 яйца) чернедей. А в Лапином болоте сразу нашёл у четырёх чирушек четыре гнезда, 28 яйц. Ох, а как чаек было много. Оне клались на кочках, на лабзе. Но ворон мало я зорил, плохо лазил по берёзам. И мало охотничал. Но когда женился, отец купил мне ружьё дробовое, 32-й калибр. Я заряжу, пойду в поле, подойду к болоту в лесу, а утки, видно, плавают на чистом месте (на гулы́не). Я сниму с себя всё, потом стреляю, чтобы мне быстрее поймать подстреленных уток, а то оне уплывут в камыш и не найдёшь их. Но немного я убивал их. А вот косача я убил одного на своём веку, заяца одного, курупатка одного и одного хорька поймал в петли (стульчик). А вот зайцов многие мужики ловили тропниками (сети). Расстилали их по полю, а человек 8–12 их загоняли, пугали.

Вот я видел, как Косарев Василий вёз пойманных заяцов целый короб, примерно тридцать штук.

А в апреле 1920 года организовали 20-ти дворки, и собрали от всех семена пшеницы, овёс в один амбар и просортировали и выдавали их обратно хозяину, но только, что он рассеет. А излишки у него, то их отдавали другим бедным сеять, как в долг. А осенью он отдаст этому хозяину.

Летом все, кто остался жив из мужиков, пришли домой и в 1921 году посеяли всяк себе, как и раньше: богатые больше, бедные меньше и хуже обработали землю. Весна была сухая, всходов не было, но на чистых парах взошло, и наросла пшеница, но плохая. А больше всё наросла трава просянка. Зерно её очень маленькое, мелкое, как лебеда, а солома похожа на сено. И у нас на трёх гектарах на парах тоже наросла просянка. Мы её измолотили на своём гувне на ладони лошадями и много. Всю зиму мы её ели. Было всего зерна 80 пудов. Оно осталось, мы её ещё продавали другим. Помню, отец ещё выменял плуг бехорь на просянку, да ещё соломы отдал сколько-то.

Вот эта зима была тяжёлая для многих в нашей деревне.

Пришла весна 1922 года. Богатые мужики посеяли немного, а у нас не было семян, а только было посеяна немного озимая рожь, но она поспеет только 10/VII. И вот настала самая тяжёлая пора нашей жизни. Май, июнь, июль – голод. Но богачи опять придумали. Оне выхлопотали вагон и поехали в Славгород за хлебом. Собрали свои вещи, а оне у них были, и наменяли хлеба на свои хорошие вещи. И привезли домой, и скупали у бедных хорошие вещи, но много дешевле и опять уезжали. И у них получалось хорошо.

А у нас была изба деревянная, старая и стояла рядом с богатым мужиком. Вот ему надо было усадьбу, а не избу. Он сына должен отделить, и купил у нас эту избу за 20 фунтов пшеничной муки (8 килограмм). Но тут один мужик сказал, что у Бутырского разъезда в болоте есть мох белый13 и показал калач хлеба. И говорит, что это состряпан из этого моха. Но мать нам покоя не даёт, надо ехать. Но мы с братом Иосифом поехали. От нас 10 километров. Подъехали, а там сколько людей, – кто где. Рубят этот мох (торф) (он толщиной до 1 метра) кусками, гранатыми14, как саман. Правда, он на взгляд белый, но в нём всяких корешков внутри много. Наклали воз, привезли, насушили, намяли, насеяли на сито, и мама давай заводить квашню, ведь мужчина сказал, что калачи из этого моха стряпают. Но он как был мох, так и в квашне мох. Наутро мама стала его раскатывать, а он как опара или, наш маленький брат сказал, как заячий кал (говно), похож. Но посадили на листы и – в печь. Но ни калачи, ни шаньги, а просто круглые, как мячики, шары. Испекли, начали есть, но оне ничем не пахнут. Отец нам говорит: «Съешьте по колобку и хватит. А я побольше съем: что будет со мной» Но отец наутро очень заболел от этого моха и велел его отдать. Если кто хочет, пусть едят, а мы не будем. И тут нашёлся человек Иван Ник., да ещё дал нам за него бумаги писать. Он сам работал писарем.