Я не дала себе сорваться.
Не стала закатывать истерику. Просто закрыла дверь и села на кровать, чувствуя, как в животе стягивается что-то тёмное. Не страх – злоба. Тихая, глухая, почти чёрная.
Я чувствовала себя узницей. Не пленницей в подвале, а гостем в чужом отеле, где из-за каждого угла торчат камеры.
Уйти – стало целью. Единственной. Я должна была собраться и бежать. Неважно куда. Главное, подальше отсюда.
Но с ней на хвосте это казалось невозможным.
К обеду я была на грани. Словно меня поджаривали изнутри. Хотелось рвануть, не оглядываясь.
Но силы закончились.
В двенадцать я рухнула на кровать. Нервная, разбитая, с мигренью в затылке.
Думала: полежу минутку; просто на секунду закрою глаза и покумекаю, как быть дальше…
Сон подкатил резко, как прилив. Мягкий, вязкий, такой, что невозможно выбраться.
Я едва успела осознать его приближение и тут же вырубилась.
Проснулась внезапно. За окном всё светилось снежной белизной. Короткая стрелка настенных часов замерла на двух.
Я села, прислушалась.
Тишина.
Дарину не слышно. Ни шагов, ни смеха, ни музыки, ни её идиотских разговоров по громкой связи.
Показалось даже: дом вымер.
Я не поверила сразу. Подкралась к двери, приоткрыла, выглянула в коридор. Холл – пуст. Ни движения, ни звука.
Это был шанс.
Пора!
Я торопливо умылась, натянула джинсы, белую водолазку, надела свой любимый шарф-снуд, широкий и мягкий, как прикосновение матери. Пальто – поверх, не застегивая. Волосы – в пучок. Кроссовки. Возможно придётся быстро и долго передвигаться, так что сапоги на каблуке пускай лучше в чемодане полежат.
Я шевелилась быстро, будто от этого зависела жизнь. Хотя почему «будто бы»? Наверное, так оно и было.
Сердце стучало где-то в горле. Я бросилась к шкафу, вытащила чемодан. Ни один из тех, что хранились в кладовке, не кричаще-модный, для поездок, а обычный, мягкий, свой, ещё со времён Мурманска.
Пальцы дрожали. Я открывала ящики, перебирала вещи, стараясь не шуметь. Всё только самое нужное. Документы, джинсы, пару блузок, рубашку, футболки, немного наличных, лекарства, зарядка, запасные кроссовки, бельё... Паспорт, карта, дорожная косметичка. Всё, что понадобится, чтобы продержаться первые дни.
Сложила всё быстро, но аккуратно. Я хотела уйти не как беглянка. А как женщина, принявшая решение. С достоинством. Пусть без копейки, пусть с рваным сердцем — но не сломавшейся и цельной.
Оставалось ещё кое-что, пожалуй самое важное и дорогое. Цепочка… я достала её из шкатулки. Единственное, что я взяла из украшений. Старая, потемневшая. Золотая. Подарок на моё восемнадцатилетние. Последний подарок, последняя память о маме.
Мамочка… Я помню её руки, когда она вешала эту золотую змейку мне на шею. Помню, как она застёгивала замочек, как улыбалась. Тогда ещё мы не знали, что за ужас точит её изнутри. Тогда ещё она строила планы и жила...
Спустя два месяца её не стало... Сгорела, растворилась на глазах.
После похорон была двоюродная тётка – единственная родня, которая у меня осталась. Она уговорила меня продать квартиру в Мурманске и переехать в Москву.
«Ты поступишь в Московский ВУЗ, поступишь обязательно. Будешь жить со мной, одной семьёй. Со временем купим тебе жильё. У меня связи есть – помогу. Чай не чужие. Ты у нас умница…»
А спустя несколько месяцев я оказалась на улице: без жилья, без семьи и без отданных на хранение денег. «Не чужие» превратилось в «пятая вода на киселе», наигранное радушие в нескрываемую злобу и раздражение.
