Я упиралась, но он держал крепко. Молча открыл дверь, толкнул меня внутрь.
— Посидишь здесь, — сказал, даже не удостоив взглядом. — Без звонков. Без истерик. Без всей этой дури. Проветришь голову. Когда придёшь в себя – поговорим. А пока: подумай над своим поведением.
— Тимур!
Щелчок. Ключ, поворачиваемый в замке. Удаляющиеся шаги. Тишина.
Я кинулась к двери. Подёргала ручку. Пнула раз. Второй. Ни звука.
Он ушёл. А я осталась. В самом забытом углу собственного дома.
Я медленно села на край дивана. Обхватила себя за плечи.
Стены давили. Окно было мутным, как осадок на душе. Воздух – тяжёлым и спёртым, как в подвале. В углу валялась чья-то старая кукла. На полке стоял покрытый пылью глобус.
А внутри… внутри меня всё дрожало. Била злость. Било отчаяние. Била мысль: всё пошло не так. Всё сорвалось. И теперь я не просто в ловушке – я пленница. Не абстрактно, не метафорически. Буквально.
Я окончательно стала вещью.
Но я не сдамся!
И если мне удастся выбраться… если я смогу как-то уйти отсюда – то уже не вернусь.
Никогда!
Прошёл день. Потом — ещё один.
Я не знала точно, сколько времени минуло с того момента, как за мной захлопнулась дверь. День, два, может, три? Всё смешалось. Часы растянулись в липкое ожидание, сутки сливались в одно длинное, серое «потом». Я жила в петле, где ни утро, ни вечер не имели значения. Где каждый шаг был шагом на месте. Где сама реальность напоминала ватный туман: мутный, тяжёлый, бесформенный.
Я ела то, что приносили.
Молчаливая домработница (новая, незнакомая, видимо, специально нанятая для меня), избегала встречаться глазами. Она ставила поднос с едой на прикроватную тумбу и сразу же уходила — торопливо, почти бегом. Будто бы боялась заразиться моим присутствием.
Я замечала, как дрожали её пальцы, когда она ставила чашку с чаем, как старалась не задеть ни одну вещь в комнате, случайно не вдохнуть воздух рядом со мной. Возможно, ей сказали, что я опасна, неуравновешенна, и любой шаг в сторону от инструкции может привести к истерике, вспышке, нападению?
Но однажды я не выдержала.
Я уже не помню, был тогда день или вечер – для меня такая ерунда уже не имела значения. Я села на край кровати, дождавшись, пока она войдёт. Глаза щипало от усталости. Голова была тяжёлой, как будто внутри плескалось олово.
— Пожалуйста… — тихо сказала я.
Она замерла, с подносом в руках, напряглась.
— Я вас очень прошу. Позвоните. Хоть кому-нибудь. — Я поднялась и медленно подошла ближе. Она инстинктивно отступила на шаг. — Позвоните моей подруге. Свете. Просто наберите и скажите, что Алиса в беде. Она поймёт. Пожалуйста…
Я продиктовала номер. Медленно. Чётко. Она не достала телефон. Только прижала поднос к груди, как щит, и покачала головой.
— Нет-нет… я не могу…
— Почему?
— У меня дети… — прошептала она, почти беззвучно. — Мне нужны эти деньги. Я… Я ничего не знаю. Я только еду приношу. Больше ничего.
— Он вас предупредил, да?
Она не ответила. Только отвела глаза в сторону, сжала губы. Её лицо — не злое, нет. Напуганное. Виноватое.
— Он сказал, чтобы вы молчали?
Молчание. Только гулкий звук тарелки, которую она поставила на стол. Потом быстрые шаги к двери.
— Подождите! — Я шагнула за ней. — Я прошу вас! Это не каприз! Меня держат здесь против воли! Это незаконно!
— Я ничего не знаю, — сказала она и почти выбежала из комнаты. Дверь закрылась тихо, но глухо, будто гробовая крышка.
