В центре зала стоял стол – простой деревянный стол, удивительно похожий на тот, за которым работала сама Ева. За столом сидел человек.
Нет, не человек. Что-то в нём было неправильным – слишком острые углы скул, слишком длинные пальцы, слишком яркие глаза цвета расплавленного золота. Он был одет в простую серую рубаху, рукава закатаны, обнажая предплечья, покрытые татуировками. Но это были не обычные татуировки – это были карты, нанесённые прямо на кожу, и они двигались, менялись, перетекали одна в другую.
Существо (Ева не могла заставить себя назвать его человеком) работало над картой. Огромный лист пергамента был расстелен на столе, и существо наносило на него линии не кистью или пером, а прямо пальцем. Там, где палец касался пергамента, оставался светящийся след.
«Первый Картограф», – поняла Ева с благоговейным ужасом.
Она читала о нём в древних текстах, которые Вера Семёновна хранила под семью замками. Тот, кто создал само искусство картографии несуществующих мест. Тот, кто первым понял, что нарисованное может стать реальным, если вложить в рисунок достаточно… чего? Силы? Веры? Души?
Первый Картограф работал сосредоточенно, не замечая Еву. Или делая вид, что не замечает. Постепенно на пергаменте проявлялись очертания места – города или храма в центре, от которого расходились дороги во все стороны. Сотни дорог, тысячи, они ветвились и переплетались, создавая узор невероятной сложности.
И тут Ева поняла. Это была не карта конкретного места. Это была карта всех мест. Каждая дорога вела в отдельный мир, каждая развилка открывала новую реальность. Центральное строение было точкой схождения, местом, где все миры соприкасались.
Картой Всех Дорог.
Первый Картограф дорисовал последнюю линию и откинулся на спинку стула. Несколько мгновений он просто смотрел на своё творение, и в его нечеловеческих глазах мелькнуло что-то похожее на сомнение.
– Слишком опасно, – произнёс он, и его голос звучал как эхо в пустом колодце. – Никто не должен обладать такой силой.
Он протянул руку над картой, и Ева увидела, как пергамент начал тлеть по краям. Нет, не тлеть – распадаться. Карта разделилась на части – семь фрагментов, которые разлетелись по залу, исчезая в светящихся порталах на стенах.
– Когда-нибудь, – произнёс Первый Картограф, и теперь Ева была уверена, что он обращается к ней, – кто-то попытается собрать их снова. Кто-то, движимый любовью, или жадностью, или отчаянием. И тогда…
Он повернулся и посмотрел прямо на Еву. Его глаза были как два солнца, и смотреть в них было невыносимо больно.
– Будь осторожна, наследница. Некоторые двери открываются только в одну сторону. А некоторые не должны открываться вовсе.
Видение начало распадаться. Зал с картами расплывался, как акварельный рисунок под дождём. Но прежде чем всё исчезло окончательно, Ева успела заметить кое-что ещё. На запястье Первого Картографа, среди движущихся татуировок-карт, был рисунок сада. Маленького волшебного сада с калиткой.
Точно такого же, какой она нарисовала для Анны пятнадцать лет назад.
Ева очнулась на полу своей мастерской. В ушах звенело, во рту чувствовался привкус меди, а левая рука онемела от локтя до кончиков пальцев. Она попыталась пошевелить пальцами – получилось, хоть и с трудом.
Медленно, опираясь на правую руку, она села. Голова кружилась, но не так сильно, как после обычных видений. Это было другое – не просто подглядывание за путешественником, а погружение в память самой карты.
