– …Д-да, – пролепетал Константин, неожиданно задумавшись.
– И Швейцарию! И суровые Альпы!
– Да, – подтвердил великий князь, внутренне подбираясь и преображаясь на глазах.
– И Чёртов мост! – продолжала Варька, – И Сен-Готард… И Ринген-Копф!
После каждого её слова Константин Павлович распрямлялся точно сдутая резиновая кукла, в которую снова накачивали воздух.
– Разве Вы, герой войны, имеете право раскисать, точно прелая квашня?!
Цесаревичу показалось, что в голосе Варьки сейчас прозвучали нотки самого фельдмаршала Суворова. И он поспешно застегнул пуговки на мундире:
– Вы правы, Варвара Николаевна. Тысячу раз правы! Я позволил себе бессовестным образом позабыть о воинской чести. Я был сражён известием о Вашей свадьбе. Понял, что потерял Вас навсегда. Решил, что никогда более никого так не полюблю и никем не смогу быть любим; и опустился, даже оскотинился.
– Ну, полно! – оборвала она его и погладила по руке, – Константин Павлович, послушайте меня. Я верю в то, что у каждого человека на земле есть его половинка, его настоящая любовь. И у Вас она тоже есть. Она – милая, добрая, светлая. И она ждёт Вас и хочет полюбить. И Вы, увидев её, обязательно полюбите. Просто Вы её ещё не встретили.
– Вы так считаете?! – поразился до глубины души Константин.
– Я уверена. Но, помните, сударь, настоящую любовь надобно заслужить. А, если Вы будете продолжать вести подобный образ жизни, она пройдёт мимо и не узнает Вас.
– Разве это возможно? – робко спросил он, – Разве можно меня полюбить?! Ведь я…
– Вы смелый, – перебила его Варя, – Вы храбрый солдат. Вы можете быть настоящим преданным другом; должно быть, Иван Щербатов знал это. Вы способны искренне и самоотверженно любить. Я это знаю.
Константин Павлович растрогался:
– Спасибо! Спасибо Вам, Варвара Николаевна, – он схватил её руки и стал осыпать их поцелуями, – Я так Вам благодарен за эти слова! Вы – удивительная женщина. Вы сами не представляете, что Вы сейчас сделали! Вы меня просто спасли. Вы вернули меня к жизни!
Варька весело, вприпрыжку, подбежала к карете и запрыгнула внутрь.
– Ну, слава богу! – выпалил Алексей, стуча зубами от холода, – Я уже начал беспокоиться. Видела великого князя?
– Видела.
– Поговорила?
– Поговорила, – радостно кивнула она.
– Всё хорошо?
– Да всё хорошо, всё! – заверила его Варька, – Не ёрзай! Поехали уже в Петербург, к ненаглядной Елизавете Алексеевне.
– А чего это вдруг «к ненаглядной»? – опешил Лёшка.
Варька лукаво ткнула его в бок локтём:
– Да, ладно! Будто сам не замечаешь?! Ух, как она на тебя смотрела перед нашим отъездом! – и Варька артистично закатила глаза.
Лёшка вспыхнул до корней волос:
– Чего это ты выдумала?
– Уж поверь мне. Смотрела-смотрела!
Алексей неожиданно призадумался и осторожно поинтересовался:
– Варь? …правда, смотрела? Или ты шутишь?
Она в ответ озорно погрозила пальцем:
– Ой, гляди в оба, Лёшка! Пропадёшь.
11 декабря 1802 года
Камменоостровский дворец
Красавец-сервиз стоял в покоях императрицы, переливаясь позолотой и изумляя причудливостью лепных крышечек в виде императорской короны с кусочком горностаевой мантии. Бархатисто чёрный цвет с налётом матовой дымки, такой несвойственный фарфоровой посуде, поражал воображение; было трудно устоять перед искушением – взять какой-то предмет в руки и погладить. Не говоря уже о том, что каждую тарелку хотелось долго рассматривать.
Елизавета, исполненная восторга, гладила пузатую супницу, разглядывала тарелки, и не переставала повторять:
