Увидев Константина, бледного, с трясущимися губами и пахнущего перегаром, Александр брезгливо поморщился:
– Господи, до чего ты допился! Ты в зеркало-то себя видел? – пренебрежительно заметил он, прикладывая к носу батистовый платок.
В ответ брат бухнулся на колени и, хватая императора за ноги, забормотал:
– Саша! Спаси меня! Умоляю! Ради всего святого! Век тебе этого не забуду. Спаси!
Александр оторопел; такое поведение Константина по отношению к себе он наблюдал впервые. Внутри него шевельнулось нехорошее предчувствие. И предчувствие его не обмануло.
Выслушав от брата холодящую кровь историю про несчастную мадам Арауж, Александр в первую минуту ощутил непреодолимое желание собственными руками придушить Константина.
Затем пришло страшное осознание: если эта скверная история всплывёт, то ляжет несмываемым грязным пятном на всю их семью. Ведь он полчаса назад отдал распоряжение министру Гурьеву открыть дело и приступить к расследованию обстоятельств смерти вдовы-немки в доме на Садовой улице. Гурьев далеко не дурак, и вместе со своими молодцами быстро раскопает, куда ведут нити этого преступления.
Императору сделалось дурно. Ослабив воротничок, он провёл дрожащей рукой по лбу и ощутил на нём холодные капли пота. Понимая, что действовать надо как можно быстрее, Александр сухо приказал брату:
– Сиди здесь и не высовывайся.
И размашистым шагом пошёл в свой кабинет.
Министра Гурьева в срочном порядке приказом императора вернули обратно во дворец. Александр Павлович, испытывая бездну неловкости и стараясь не глядеть в глаза, протянул ему кожаный саквояж и, пересохшими от страха губами пролепетал:
– Дмитрий Александрович. Мне необходимо, чтобы в деле о мадам Арауж Вы констатировали смерть от несчастного случая.
Министр перевёл удивлённый взгляд на саквояж. Александр убрал руку с костяной ручки и шёпотом пояснил:
– Здесь двадцать тысяч …золотом.
Гурьев лишился дара речи, побоявшись даже представить, что же может таиться за смертью этой вдовы-немки, если сам император предлагает ему за молчание такие деньги! Затем, оклемавшись, уверенно кивнул:
– Понял, Ваше императорское величество. Я сделаю всё наилучшим образом.
Александр вернулся в комнату, где его ожидал брат. Завидев его, Константин, дрожа и приседая, бросился навстречу, заискивающее заглядывая в непроницаемое лицо царственного братца, точно нашкодившая собачонка.
– Ну? Что?!
Александр грубо схватил его за лацканы мундира. Приподнял и встряхнул:
– Сегодня же отправляешься под арест в Гатчинский дворец и носу не показываешь в Петербург до тех пор, пока я лично тебя не приглашу! Понял?!
– П-понял… Понял, – залепетал тот.
– И чтоб никаких адъютантов! Никаких попоек! Никаких женщин! – кричал Александр, багровея лицом.
– Да, да, – отчаянно кивал брат, соглашаясь на все условия.
– Будешь там содержаться под охраной Гатчинского полка. И лечиться под неусыпным надзором докторов, которых я тебе пришлю!
– Да, да, – покорно повторял тот. И вдруг бросился целовать руки государю, – Спасибо, Саша! Я тебе никогда этого не забуду!
– Я тоже никогда тебе этого не забуду! – процедил Александр с выражением брезгливости и добавил, – Кстати! С тебя двадцать тысяч.
2 ноября 1802 года
Санкт-Петербург
В доме Дарьи Михайловны Шаховской второго ноября состоялось долгожданное событие – её дочь, Наталья выходила замуж. Жених – Александр Михайлович Голицын, представитель древнего дворянского рода, нынешний гофмейстер при дворе императора, молодой красавец – был предметом гордости будущей тёщи. В свете с опаской и осуждением поговаривали, что Дарья Михайловна, финансовыми вложениями в это предприятие, опрометчиво рискует затмить свадьбы великих княжон Романовых.
