Вопрос будет не в том, «намеревались ли вы причинить вред», а в том, «имели ли вы право работать с этим человеком». А если вы не врач, не психиатр, а просто процессор или коуч – формально вы не имели. И вся ответственность может лечь на вас. Именно поэтому работа с психотическим уровнем противопоказана. Это не этично. Это не безопасно. Это просто опасно.
Психоз – это не «странность». Это не «немного другое мышление». Это – полностью искажённая реальность. И чем меньше у вас иллюзий на этот счёт, тем лучше для всех.
Продуктивная и негативная симптоматика – что это?
Это ещё один птичий термин из психиатрии, но он позволяет очень точно понимать, что происходит с человеком.
Продуктивная симптоматика – это то, что «прибавилось» в психике: голоса, бред, тревожные фантазии, агрессия, бессонница. Это плюс-симптомы. Это то, что «вылезло наружу», стало заметно. Это активная часть болезни.
Негативная симптоматика – это то, что «ушло»: эмоции, инициативность, воля, интерес, способность чувствовать, контактировать, быть включённым в жизнь. Это минус-симптомы. И именно они делают из человека «овощ».
И вот важное наблюдение: не нейролептики превращают человека в овоща – это делает сама болезнь. Когда шизофрения не лечится годами, она «выжигает» эмоции, интерес, энергетику. И человек становится плоским, безэмоциональным, отрешённым. Он может перестать чувствовать радость, грусть, страх. Он знает, что это такое. Но больше не чувствует. Он как бы «отрезан» от этого регистра.
Это может быть защитный механизм: организм сам «глушит» эмоции, чтобы не свалиться в суицид от постоянной тревоги. Но в результате глушится всё – и тревога, и радость, и вообще любое переживание. Это и есть негативная симптоматика. Если правильно лечить, вовремя купировать приступы, можно сохранить эмоциональную сферу. Если не лечить – скорее всего, она «умрёт».
Как лечили психические расстройства до появления таблеток?
До 50-х годов XX века в арсенале психиатрии не было ни одного работающего медикамента. Лечение сводилось к одному: изолировать. Человек, потерявший связь с реальностью, просто вырывался из социума – и всё. Если он был буйным – его привязывали. Если он был тихим – он просто сидел. Жил в закрытом учреждении, вне мира.
На Западе такие пациенты считались «одержимыми». Их лечили экзорцизмом, пытками, сожжением. У нас, в России, традиция была другая. Юродивых почитали. Их кормили, оберегали, считали «божьими людьми». Они жили при храмах, проповедовали, и, несмотря на странности, пользовались уважением. Обидеть юродивого считалось грехом. Вот так изначально в нашей культуре формировалось другое отношение к психически больным.
А потом появились медикаменты. Всё изменилось.
Как появились психотропные препараты?
Это был не научный прорыв, а почти случайность. Первый нейролептик – аминазин – создавался как наркозный препарат. Его хотели использовать для краткосрочного наркоза: чтобы пациент мог через 30 минут после операции спокойно поехать домой. Разработка шла своим чередом, пока в клинике один здоровенный мужик не впал в психоз. Буянил, громил всё, связать его не могли. Врачи, вспомнив про новый «успокаивающий наркоз», сделали ему укол – и вдруг… он успокоился. Но не вырубился. Пришел в себя. Психоз прошёл.
С этого момента аминазин стал препаратом для лечения психозов. Так психиатрия получила своё первое лекарство. Затем на его основе начали экспериментировать: изменять молекулу, подбирать группы, добавлять бензольные кольца. Кто-то добавил – препарат стал мягче. Кто-то соединил две молекулы – получил мощнее, но с побочками. Все открытия – эмпирические. Всё методом проб и ошибок.
