– Ну, подумаешь – замуж выйду – буду детей воспитывать!
– Нет, я тебя совсем не узнаю! За кого, за Жорку, голодранца, замуж? Он сущий вертопрах! – воскликнула мать паническим тоном.
– Мама, ты его не знаешь. Зачем так плохо судить о человеке, он очень умный…
– Тогда почему этому умнику – не учиться?
– Это его личное дело, может и будет. Он только отслужил армию.
Из реплик матери, Марина для себя уяснила, что ей такой зять не по душе. Её слова опечалили дочь, что она вечно должна угождать матери, как рабыня. От сознания этого у неё всё внутри закипало, она была близка к настоящему бунту. Почему она должна поступать по её указке, не имея права на свой выбор жизненного пути?
Марина знала, что отец совершенно другой, он никогда не требовал от неё исполнения того, чего неукоснительно добивалась мать. Поэтому очень хотела, чтобы отец как-нибудь на неё повлиял. Хотя отлично понимала, что теперь никакие воздействия её не способны переубедить, чтобы отказаться от давно задуманного. Ко всему прочему, отец почти всегда матери во всём уступал, даже разучился с нею спорить, памятуя о том, как она никогда не забывала его давнюю супружескую неверность и при случае могла напомнить, что простила по божьей милости.
И всё-таки Марина надеялась на отцовскую помощь, как утопающий, который хватается за соломинку и собиралась с ним поговорить, как только приедет Жopа. Правда, на этот счёт к ней иногда закрадывалось сомнение, а вдруг случится так, что вдали от неё он забудет и думать о своих обещаниях? А может, случится, в пути подвернётся другая, интересней, и тогда всем его словам грош цена. Впрочем, зря она травит свою душу, надо уметь верить. Хотя минуты сомнений были навеяны теми книгами, в которых мужчины всегда оказывались в не лучшем положении перед оставленными ими девушками. Не эта ли ситуация выразительно показана в романе Тургенева «Вешние воды»? Хорошо хоть она сама не давала Жоре повода возомнить, как сильно, почти без памяти, она в него влюблена. Он действительно ощутимо поколебал, казалось бы, незыблемое её мировоззрение. И тут же Марина ловила себя на желании выйти из дому и прогуливаться там, где они с ним гуляли, сидеть на лавочке перед домом и вспоминать, как он впервые заговорил с нею. Он до сих пор трогал её своей неповторимой манерой говорить, ведь его слова ещё и сейчас пленительно звучали у неё в голове, излучая собой неизъяснимое обаяние. При всём при том, у неё даже возник как бы родственный интерес к Никите. И если случалось с ним встретиться то ли на остановке, то ли в автобусе, то ли просто по дороге домой, она неизменно хотела заговорить с Никитой и спросить, как поживает его брат и что пишет? Но поскольку он мог бы тоже поинтересоваться, почему она ему не напишет сама, она его первая ни за что не затронет. Ко всему прочему, он бы мог ещё подумать, она так сильно влюблена в брата, что помнит его на каждом шагу…
Через Жору Никита и впрямь стал ей намного ближе и родней, что даже возникало странное ощущение, будто их связывает нечто общее, как заговорщиков в отсутствии главного действующего лица.
Однажды Марине удостоилось в этом убедиться, так как Никита поздоровался с нею значительно веселей обычного, и даже по-свойски спросил о сдаваемых ею экзаменах, что её несказанно обрадовало. Но потом выяснилось, что Никита с нею заговорил неспроста, он вчера получил от брата письмо, в котором передавал ей горячий привет, массу поцелуев и тысячу улыбок и что уже готовится к отъезду. Марина только теперь пожалела, что запретила ему ей написать. И была бы не большая беда, если случилось б матери прочитать от него письмо…
