В это время Жора держал Марину за руку и жалобным тоном упрашивал побыть с ним хотя бы ещё пять минут. Но уже минуло в три раза больше означенного им времени от того мгновения, когда Марина сообщила ему в первый раз, что ей пора быть дома, не то мать кинется искать, в чём, впрочем, ей было нелегко перед ним сознаться.
Наконец в Жоре заговорил голос рассудка, действительно, как бы он не породил у её матери своим необдуманным поступком образ оголтелого выскочки, мол, не по себе гнёт палку. Хорошо, что он уже имеет представление о наместнице ему в тёщи, и даже о том, какие у неё могут возникнуть в связи с этим к нему претензии. Надо себя так суметь поставить, чтобы полностью соответствовать её взгляду на будущего зятя. С этим лукавым замыслом, не высказанным возлюбленной вслух, он отпустил девушку, издав проникновенно-печальный вздох. И в последний момент не удержался прибавить ей, что вот она ещё не ушла, а он безнадёжно начинает уже по ней скучать и не чает, когда наступит завтрашний день, и он будет ждать её на этом же месте.
Марина заявилась домой, как раз в тот момент, когда Вероника Устиновна терпеливо ждала её на улице. Она не стала её расспрашивать о том, где была до этих пор дочь, выразив лишь только недовольство по поводу того, что мать уже изрядно переволновалась, дав этим понять, чтобы в следующий раз такое своеволие больше не повторилось. Говоря это, Вероника Устиновна непроизвольно бросала красноречивый взор на окна Карповых, исподволь надеясь, что дочь поймёт – мать вовсе не дура и знает, где она столько времени пропадала.
У Марины было завидное спокойствие и по её виду трудно было определить, когда она волнуется, а когда нет. Этот феномен её внутреннего облика, объяснялся тем, что она умела скрывать свои переживания, даже если её обуревали сильные чувства. Поэтому Веронике Устиновне дочь казалась самым невозмутимым человеком и напрасно она бы искала в глазах её растерянность или смятение, похожие на страх, что вот, дескать, мать сейчас на неё как взглянет и тотчас всё поймёт с кем она была.
– Мама, сколько можно ходить за мной, как за маленькой? – упрекнула Марина на её замечание.
– Вот как будет тебе восемнадцать лет, тогда можешь так говорить, а пока, милая, изволь слушать, что я говорю…
Между прочим, Родион Степанович бывало иногда ворчал на супругу, которая всеядно руководила почти каждым шагом дочери, по отношению которой с мужем она не хотела считаться, так как вся монополия воспитания была в её надёжных руках. И свой приоритет главы семьи по данному вопросу он даже не отстаивал, уступая дочь жене добровольно. Но это вовсе не мешало Веронике Устиновне иногда упрекать супруга в безразличном отношении к дочери, что, конечно, далеко не соответствовало истине, так как несмотря на явную мягкость характера Родион Степанович, однако, в своих поступках был твёрд и при этом всегда умел держать себя в руках в любой сложной ситуации, что дочери, наверное, передалось от него.
Словом, любил Марину по-своему трепетно и нежно, чего никогда открыто не выказывал. Супруге он доверял беспрекословно всё и в целом был доволен тем, как она воспитывала дочь, полагая, что он всё равно лучше, чем мать, для дочери не сделает. Поэтому создавалось впечатление, будто он нарочно пасовал перед неугомонным, деятельным темпераментом супруги. Впрочем, он просто считал – дочерью обязана заниматься исключительно мать. Вот если бы был сын, тогда бы он самолично натаскивал его в житейских делах. В своё время он мечтал иметь сына, но супруге было хлопотно с одной, как она выражалась, так и осталась Марина единственным ребёнком.
