Новый год. Снег, гирлянды, «Ирония судьбы» на каждом экране. У соседей музыка, запах мандаринов и смех. А у нас – тишина. Та, в которой слышно, как капает вода из крана. Папа спит, пьяный. Мама режет салат. Я смотрю на ёлку – перекошенную, с облезлой мишурой, будто её притащили не ради праздника, а по привычке.
Мама спрашивает:
– Нарезать тебе оливье?
Я качаю головой. Не хочу. Не могу. Как будто этот салат тоже пропитан болью, ложью и слезами.
Папа вскакивает под бой курантов. Хрипит:
– Где бокалы? У нас же праздник!
Шатается. Лезет обниматься. Целует маму в щёку – мажется её помадой. Она отстраняется, но улыбается. Как всегда. Потому что нельзя не улыбнуться в Новый год, даже если хочется выть.
Он поднимает бокал, чокается со мной. Говорит:
– Мужиком станешь! У нас всё будет хорошо. Обещаю.
Я глотаю газировку, и мне хочется вывернуться наружу. Потому что он обещает это каждый год. Потому что я уже не верю. И, главное, потому что я слышу, как в его голосе – страх. Не злость. Не сила. А страх. Что я стану тем, кто его заменит. Кем он больше не сможет управлять.
После полуночи он уходит – к друзьям, на «другой праздник». Мы остаёмся вдвоём.
– Мам, а у тебя когда-нибудь был хороший Новый год? – спрашиваю.
Она долго молчит. Потом кивает.
– Один. До тебя. Мы с подругами уехали в лес, в домик. Смеялись. Никто не пил. Танцевали под магнитофон. Я тогда думала, что так будет всегда.
– А потом?
– А потом – семья. Папа твой. Ответственность. И ощущение, что праздники – не для нас. Что нам нельзя. Мы как будто поддельные. Чужие в этом мире.
Я слушаю и чувствую, что мне хочется кричать. Хочется доказывать, что я это изменю. Что у меня будет другой Новый год. С ёлкой, где игрушки не облезли. С мамой, которая смеётся, а не прячет синяк под тоном. С домом, где никто не боится звука ключа в замке.
Но я молчу. Потому что знаю – пока я здесь, я не выбрался. Я часть этого сценария. Пока я тут, я тоже чужой на своём празднике.
– Мам, – вдруг говорю, – можно я в следующем году не буду встречать Новый год с вами?
Она смотрит. Грустно. Но не удивлённо.
– Можно, Стасик. Просто пообещай, что там, где ты будешь, будет светло.
– Обещаю.
Мы убираем со стола. Остатки оливье, два непочатых мандарина. Я смотрю на ёлку. И вдруг понимаю, что она стоит не потому, что праздник. А чтобы никто не заметил, что его у нас нет. Чтобы соседи думали – «всё как у людей».
Я тогда впервые осознал, что праздник – это не стол. И не шампанское. Это когда в доме не страшно. А всё остальное – просто маска.
И я решил, что мои дети никогда не будут бояться в Новый год. Никогда. Даже если для этого придётся разрушить всё, что называется сейчас моей семьёй.
