Но до этого еще далеко. Пока же он призывает в своей статье бывших боевых товарищей «почувствовать собственную вину, собственные ошибки, собственные преступления…», настойчиво убеждает, что они обязаны это сделать, если не хотят «порвать окончательно связи с Россией» и «сделаться духовными изгоями»:
«А народ? Возненавидев большевиков, он не принял и нас, хотя и жаждал власти, порядка и мира. Он пошел своей дорогой – не большевицкой и не белой».
Так – в поисках «третьего пути», которым, как показалось издалека Сергею Эфрону и его единомышленникам, пошел народ в России, началось его евразийство. Это теория об особом пути России, обусловленном даже ее географическим положением. (От евразийства он вскоре перейдет к однозначно просоветским симпатиям).
«И сейчас в России со страшным трудом и жертвами он (народ. – Л.К.) пробивает себе путь, путь жизни от сжавших его кольцом большевиков. Мы, научившиеся умирать и разучившиеся жить, должны, освободившись от язв и не устыдившись их, – ибо не ошибается только тот, кто сидит сложа руки (а сколько таких!), – мы должны ожить и напитаться духом живым, обратившись к Родине, к России, к тому началу, что давало нам силу на смерть. Наш стяг остался прежним. „Все для Родины“ должно пребыть, но с добавлением, которое уже не дает старых ошибок (курсив мой. – Л.К.):
„С народом, за Родину! – ибо одно от другого неотделимо“». (1924).
Увы, от ошибок, старых и новых, как трагически подтвердилось впоследствии, не спасает и этот лозунг. Всегда, а особенно при вслушивании в происходящее на родине издалека, остается опасность «ошибки слуха». Но напряженный и честный поиск своей правды, своего пути явлен и в этой, и в следующих статьях Сергея Эфрона, сочувственно читаемых Мариной, – в них она еще видела много близкого себе. Например, слова в статье «О путях к России»:
«Не путь, а пути, ибо не партия, а человеки („люди“ не есть множественное от „человек“. Разница людского и человеческого.)»
Не в беседах ли с Мариной родилось это уточнение в скобках?
Так похоже это на ее очень узнаваемые, в спорах рождающиеся афоризмы…
«Больше: партийное, предвзятое сейчас нетерпимо. Оно было источником тысячи русских бед, а может быть, и основной русской беды.
Есть два рода общности: общность, рождаемая человеческим (общее прошлое, вера, опыт, профессия и пр.), и общность как подчинение догме. Общность изнутри и общность извне.
Общность лиц и общность безличий. Вторая нам хорошо известна по недавнему прошлому».
Духовная аура, в которой рождался этот круг мыслей, безусловно, родная и для Марины Цветаевой. Правда, Сергей Эфрон все же делает оговорку:
«Это не означает, что будущее (России. – Л.К.) обойдется без партий – партии будут, но возникнут они путем объединения лиц, одним кровно затронутых и в одном кровно нуждающихся. ‹…›
Партии будут организмами, а не казармами догм».
На этом этапе Эфрон мыслит еще как демократ западного типа – ему и в голову не может прийти, что в России останется одна правящая партия, не допускающая никаких отклонений от застывших, абсолютно оторванных от живой жизни догм.
Родственность Сергея и Марины здесь явно ощутима – и по сути высказанных мыслей, и даже по форме выражения их.
«Одно только его не захватило: партийность, вещь заведомо не человеческая, не животная и не божественная, уничтожающая в человеке и человека, и животное, и божество». Так писала Марина Цветаева в эссе «Живое о живом» о Максимилиане Волошине, где воспела его мудрую широту: в революцию он спасал, укрывал, иногда одновременно, в разных комнатах своего коктебельского дома, красных от белых и белых от красных, «то есть человека от своры, одного от всех, побежденного от победителей… Этого человека чудесно хватило на все».
