Мне холодно…»
– Пропустим по стакану?
«Ну а фужеров в этом доме нет?
Убогий сервис…»
– Люкс не по карману.
«Я тоже – роскошь!»
– Вряд ли потяну…
Вот разве что в рассрочку… как жену?
Избыток чувств и недостаток снов,
Капризы и сюрпризы карнавала,
Слова – «Я ждал тебя!..», ненужность слов…
Всё это ночь любви в себя вобрала;
А на рассвете был вполне здоров.
И счастлив был! Одно меня смущало:
Уходит Маша, а когда придёт?
Вслепую ждать, вы знаете, не мёд…
– Мария! Ты меня тоске не выдашь?
«Разлука – в прятки детская игра…»
– Мария, ты – мой самый главный выигрыш!
«Льстишь, как чиновник, с раннего утра.
Прости. Целую. Мне уже пора…»
– Я не пущу. Ты от меня не выйдешь.
Вот если только… замуж?
«Не пойду.
Я развелась. Наскучило в аду…»
– Есть предложенье загород поехать.
В деревню, к другу. Знаешь, на пленэр.
Ловить стрижей весёлых по застрехам,
Дышать грозою… К чёрту – пыльный сквер…
Речные ванны, полосканье смехом!
А солнца будет – свыше всяких мер!
И брага четвертями – вместо кваса…
Махнём на выходные?
«Что ж… согласна!»
Наличники – тогда изба избой!
А нет – сарай! Славянское искусство
По деревянным гребешкам резьбой
О старине цветастой бает вкусно:
Простым узором – репа да капуста,
Простой задумкой – сон перед косьбой.
Над речкой ходят избы, ходят через,
Поленницами бойко подбоченясь.
Резные распевают соловьи
Над окнами весенними вдоль тракта,
А в окнах отражаясь, тащит трактор
Гусиным шагом дизели свои;
Идёт – вприсядку!.. Эй, останови!
А дизели хрипят, как Эдди Кантор;
Перешибая трели соловьёв,
Гогочет «чёрный гусь» на сто ладов.
И тащит, тащит, тащит – за собой
Задымленное, городское небо,
И горизонт с архангельской трубой,
И площадные крики: «Зрелищ!.. Хлеба!..»
А над колодцем поникает верба
Служанкою, наложницей, рабой…
Раскрепостился человек, но разве
Природа у насильника не в рабстве?
Теперь, уже на грани катаклизм,
Когда за шкуру собственную страшно,
Слащавый воздвигаем гуманизм
В защиту зверя, птицы и пейзажа.
Сочувствием к животным увлеклись,
И боком вышла им забота наша:
Кастрируем, наваливаем кладь…
Самим бы не пришлось осеменять?
Вконец разбитый, шамкающий газик
Причалил, как амфибия, к плите
Шлакобетонной. Выбрались из грязи.
А дальше – вброд… Дороги ещё те!
Расхваливать деревню – можно сглазить.
Дворов несушки квохчут в тесноте;
И тучный небосвод в крутой распашке
Скрывать не хочет грозные замашки.
И чтоб не затвердела колея,
Не запеклась – к суглинистой мучице
Дольёт небесной серенькой водицы
Не скупо, всклень – по самые края!
И снова месим, и кипит земля,
Громами разбухает, пузырится.
А Маша от усталости – без ног,
Из жижи просит вызволить сапог.
«Андрей на ферме! – похвалилась мать, —
Ну а картины отданы чулану.
Об этом лучше не напоминать.
Боюсь, не растревожили бы рану…
Проголодались?..» Сразу – хлопотать!
Крестьянский стол описывать не стану:
Откушавшему – скучен натюрморт,
Голодному – заглядывает в рот.
Хозяин задержался. Не дождались.
На сеновале разместились мы.
С десяток звёзд в оконце, и – усталость
В стогу пахучей колющейся тьмы.
Уснули без любви. Такую странность
Одобрят вряд ли юные умы.
Естественно… Но в зрелом поколенье
Не чувству мы поддакиваем – лени!
Да и соблазны, кажется, не те,
Уснуть покойно – разве не блаженство?
И, равнодушны к близкой наготе,
Ныряем в сон без промедленья, с места;
Уже любовь относим к суете,
Развратом называем. Даже лестно
Увериться – ничто не мучит нас,
И радуемся, что огонь погас.
Любите! Заклинаю вас – любите!
