Покуда силы и покуда есть
Влечение, единственное здесь,
Оно не даст погрязнуть в мелком быте.
Покинет вас?.. А вы его зовите!
И ждите от любви хотя бы весть,
Хотя бы взгляд, хотя бы просто чувство,
Что сердце ваше – всё ещё не пусто.
Но кто не любит – заживо мертвец,
Кто не сумел осилить боль измены,
И как артист спускается со сцены,
Посторонился, прошептав: конец…
Или, сдувая мыло пьяной пены,
Цинично рассуждающий отец
Ворчит в пивной с цезурою одышки:
– Ребёнка сделал… отдохнуть не лишне!
Любовь – не только молодой инстинкт —
Всеобщий к жизни приговор природы.
В её огне смягчили нрав народы,
Закон которых был суров и дик.
Любовь – река. Нас омывают воды,
Мы человечней делаемся в них…
Любовью ополоснутое сердце
Жестокостью не может разгореться.
Живите чувством прежде, чем умом,
Ум вывезет, когда делишки плохи,
Когда зарвётся чувство – вмиг уймём
Ещё на полпути, на полувдохе.
Но, умничая сразу, при истоке,
До устья, очевидно, не дойдём,
А растечёмся лужею стоячей,
В конце концов, себя же одурачив.
Проснулись рано. Разбудил мороз.
Край одеяла превращён дыханьем
В аэродром голубеньких стрекоз.
Укрылся с головой… Пленэр? Купанье?
Мария занялась устройством кос,
За полчаса соорудила зданье.
Покуда я валялся на боку,
Андрей уже работал на току.
Умылись во дворе. Потом поели,
Макая золотистые блины
В растопленное масло. Бодрость в теле,
Как самоощущение струны.
Печь дышит так, что окна запотели.
С медовой необклеенной стены
Смеётся в рамке – щурящийся мальчик,
Андрей Григорьев – и никак иначе.
«Андрюша!.. – взгляд перехватила мать. —
Уж был пострел… Растила – натерпелась.
Втемяшится чего – не удержать…
Учился плохо. Верно, не хотелось?
А в озорстве – и выдумка, и смелость,
Какие только можно пожелать.
За образами прятал папироски.
Рос без отца… Ему б ремень отцовский!
А вырос – будто сглазили, притих.
Задумчив стал, друзей оставил, игры…
Неразговорчив, словно еретик,
Засел, сказать верней, залёг за книги,
Ещё верней – не вылезал из книг.
Он их носил как мученик – вериги,
И, стопу книг прижавши к животу,
Спускался с сеновала поутру.
Соблазн в него вошёл. Смутил лукавый.
Лишён покоя даже по ночам,
Спросонок часто вскакивал, кричал.
А рисовал – драконов семиглавых,
Зелёных, словно вызревшие травы.
Я замечала по его речам,
Что всё земное для Андрюши пусто,
Что искушает мальчика искусство.
А в школе – тройки с горем пополам.
Уроков не готовил и не слушал.
Витал, что в облаках аэроплан,
Воображенью то есть продал душу.
А ежели мечтания нарушу,
Озлится вдруг. Не разрешалось нам
Заглядывать в заветные тетради.
Случалось иногда… Его же ради!
Чего там только не было! Стихи
Бредовые. Я даже помню: „Утки
Озёра гладят, словно утюги…“
А под стихами странные рисунки:
На переезде стрелочник у будки.
Лицо – фонарь. Высокий. Без руки.
Вторая полосата, как шлагбаум…
Понять такое – тратить время даром».
