И тогда, чтобы отвлечься от усталости, Серёжа начал по-настоящему смотреть. Не просто скользить взглядом, а всматриваться. Он стал изучать то, что его окружало, – иконы.
Они были повсюду. Большие, в массивных, потемневших от времени окладах – на стенах. Маленькие, которые люди прикладывали к губам, – на специальных наклонных столиках-аналоях. Вся церковь была населена этими молчаливыми, строгими и печальными ликами. Раньше, в бабушкином красном углу, они казались ему просто таинственными картинками. Здесь, в своём настоящем доме, они ожили.
Вот, совсем рядом с ними, была большая икона Божией Матери. Она держала на руках Младенца, но смотрела не на Него, а куда-то мимо, прямо в душу Серёже. И в Её огромных, тёмных глазах была вся скорбь мира. Не злость, не упрёк, а бездонная, всепонимающая печаль. Серёжа вдруг подумал о том, как вчера он не послушался маму и порвал новую рубашку, зацепившись за гвоздь. И как мама не ругалась, а только вздохнула и сказала: «Эх ты, Серёженька…». Взгляд Богородицы был похож на этот мамин вздох, только увеличенный в тысячу раз. Ей было жаль не порванной рубашки, а чего-то гораздо большего. Ей было жаль каждого человека, который делает что-то не так, который причиняет боль себе и другим. И в то же время в этой печали была безграничная любовь и готовность простить.
Серёжа перевёл взгляд на другую икону – своего небесного покровителя, преподобного Сергия. Здесь святой был изображён в полный рост. В одной руке он держал свиток с письменами, а другая была поднята в благословляющем жесте. Его лицо было худым, измождённым от поста и молитвы, но взгляд был ясным, твёрдым и удивительно спокойным. Это был взгляд человека, который видел что-то, чего не видят другие. Который знал какую-то очень важную тайну и обрёл покой. Глядя на него, Серёжа почувствовал не страх, а уверенность. Ему показалось, что преподобный Сергий говорит ему без слов: «Не бойся. Иди своей дорогой. Я рядом».
Он стал рассматривать другие лики. Вот суровый, почти грозный пророк Илия с огненными волосами. Вот кроткий целитель Пантелеимон с ларчиком лекарств в руках. Вот седовласый Николай Чудотворец, в глазах которого светилась доброта. Они были такие разные, но было в них что-то общее. Они все смотрели не на него, а как бы сквозь него, в самую глубину. И этот взгляд не осуждал, а звал. Звал стать лучше, чище, сильнее. Это был разговор без слов, который был понятнее любых проповедей.
Вдруг он заметил, как одна старенькая-старенькая женщина, похожая на высохший стручок фасоли, подошла к иконе Божией Матери. Она с трудом опустилась на колени. Её губы беззвучно шевелились. Она смотрела на икону так, будто перед ней была не доска с красками, а живая, родная мать, которой она поверяла своё самое сокровенное горе. И по её морщинистой щеке медленно поползла слеза. Она не вытирала её. Она просто стояла на коленях, смотрела и плакала – тихо, горько и доверчиво.
Серёжу это поразило. Он никогда не видел, чтобы взрослые так плакали – не от боли или обиды, а как-то иначе. Он понял, что эта старушка сейчас не просто смотрит на картинку. Она разговаривает. Она жалуется, просит, надеется. И она верит, что её слышат.
В этот момент хор запел что-то особенно красивое и протяжное. Песня лилась, как широкая река, заполняя всё пространство храма. И бабушка Аня вдруг сделала то, чего Серёжа от неё не ожидал. Она, всегда такая строгая и сдержанная, опустилась на колени рядом с той плачущей старушкой. Она не плакала, но её лицо стало таким, каким Серёжа его никогда не видел – отрешённым, светлым и бесконечно преданным. Она сложила руки в молитве и вся ушла в этот разговор без слов, в эту тихую беседу со своей Небесной Заступницей.
