Клара вздохнула. Протянула руку к салфетке, будто чтобы вытереть крошки – но на самом деле, чтобы дать себе секунду подумать. Чтобы не спугнуть этот хрупкий, но такой настоящий момент.
– Знаешь… – сказала она тихо. – Я никогда бы не подумала, что ты на такое решишься. Но ты выглядишь… как будто вернулась. Издалека.
Нина слегка наклонила голову.
– Я и сама не думала. Просто однажды посмотрела в зеркало – и поняла, что там никого нет. Только тень. Я решила потихоньку её возвращать.
Повисла короткая пауза. Нина взглянула на Клару – мягко, внимательно, с тем редким видом, когда женщина зовёт не в танцы, а в свою внутреннюю свободу.
– Хочешь… приходи к нам? Просто на одно занятие. Никто не заставляет ничего. Просто посмотришь. Там не сцена, там зеркало. Очень честное. Очень доброе.
Клара прикусила губу, опустила глаза.
– Я… я не знаю, смогла бы. У меня же всё расписано: стирка, ужин, внуки. И… кто меня туда пустит? Там, наверное, только такие… красивые. Смелые. Без живота.
Нина протянула руку, чуть накрыла её пальцы.
– Там просто женщины. С самыми обычными страхами. Но все – пришли, чтобы вспомнить, как это: быть собой. Не для кого-то. Для себя.
Клара посмотрела в сторону кухни, где гремела посудой Мария. Потом – снова на Нину.
– А если… я попробую? Не в перьях. Просто… посмотреть?
Нина улыбнулась.
– Приходи. Я тебя сама встречу. Мы начнём с зеркала. Без блёсток. Просто ты.
Когда часы на стене пробили восемь, Клара первой потянулась к сумке. Как бы невзначай. Не спеша застёгивать, не торопясь уходить – просто прикосновение, будто знак. Как будто именно с этого движения что-то и началось.
– Нам, наверное, пора. У меня ещё глажка, и курица в духовке… наверное, уже остывшая.
Сказано было с улыбкой, но взгляд Клары метнулся к Нине: «Ты пойдёшь?»
Нина кивнула.
– Да. Мне тоже пора. Завтра рано вставать.
Мария замерла у раковины, держа в руках грязный нож.
– Уже уходите? А я думала, мы вечер устроим. Как раньше.
В голосе проскользнула нота – не упрёк, но та, что обычно звучит, когда пирог подгорает: не злость, а разочарование.
– Спасибо тебе, Мария, – мягко сказала Клара, вставая. – Всё было вкусно. Как всегда.
– И уютно, – добавила Нина. – Правда.
– Ну-ну, – фыркнула Мария, поджав губы. – Пироги мои, конечно, не бурлеск. Но ничего. Главное, чтобы теперь у вас всё было «по-своему».
Нина не обиделась. Только посмотрела тепло:
– «По-своему» – это не против вас. Это просто, наконец, за себя.
Они накинули пальто. Клара немного замешкалась у зеркала, поправляя шарф. Мария стояла у двери, будто вахтёрша, охраняющая границу между собой и тем, что от неё уходит.
– Я вас провожать не буду. Я тут… посуду мою. И без «драмы», – добавила с улыбкой, в которой было слишком много зубов и слишком мало сердца.
– Спасибо за вечер, Мария, – сказала Клара у порога.
– До скорого, – тихо добавила Нина.
Они вышли. Дверь мягко захлопнулась за их спинами. Мария осталась одна – посреди кухни, где пахло корицей, лежали крошки от пирога и витала тишина, в которой раньше смеялись, перебивали друг друга и чуть-чуть спорили. Мир, казалось, тронулся с места. А она осталась – как человек на перроне, машущий вслед уходящему поезду, не зная, уезжает ли он навсегда.
Дом был тих. Нина сняла пальто, поставила туфли ровно, аккуратно – как будто благодарила их за вечер, в котором не пришлось быть удобной. Только – собой. Она прошла в спальню, присела на край кровати, достала телефон.
