На экране мигало новое сообщение.
Лея:
«Как ты себя чувствуешь после "разоблачения"?»
Нина усмехнулась. Сладко, устало. Пальцы сами набрали:
Нина:
«Словно впервые не прячу свет. Даже если он кого-то ослепляет.»
Ответ пришёл почти мгновенно.
Лея:
«Значит, он настоящий.»
Нина уже хотела отложить телефон, когда тот снова завибрировал. Другой чат. Имя на экране – Клара.
Клара:
«А ты знаешь… я подумала. Может, я смогу освободить один вечер. Если не надо сразу в перья…»
Нина улыбнулась. Медленно, глубоко – так улыбаются ночью, когда никто не видит и притворяться уже не надо. И тут же написала:
Нина:
«Просто приходи. Мы начнём с зеркала.»
Она выключила экран. И впервые за долгое время уснула с мыслью, которая греет лучше пледа: Может, я не просто одна. Может, я – первая.
Клара проснулась раньше всех. Не от звуков, а от мысли – почти шороха – что сегодня будет не как всегда.
Дом ещё спал. Муж сопел в кресле перед телевизором, который снова не выключил. На экране – замерший кадр с прогнозом погоды. Голос диктора был едва слышен, как отдалённый гул чужой жизни. На кухне – тишина. Только холодильник гудел, как фоновая нота прошедших лет, в которых всё всегда было по расписанию.
Она прошла в ванную, стараясь не скрипнуть дверью. Умылась холодной водой – та щёлкнула по коже, как первое утреннее осознание. В зеркале – знакомое лицо. Уставшее. С тонкими складками у рта и чуть потускневшими глазами. Но… будто в ожидании. Не испуга. А чего-то… возможного.
На цыпочках вернулась в спальню. Из шкафа достала чёрные брюки – не парадные, но удобные, с мягкой посадкой. Выбрала кофту без рисунка, с округлым вырезом. Простую. Нейтральную. Потом… остановилась.
Рука потянулась к другому ящику. К тому, который не открывался месяцами. Где, между старой бижутерией и платками, лежали балетки с блёстками. Почти новые. Почти забытые.
Она взяла их осторожно, словно кто-то мог услышать. Завернула в полотенце – не от холода, а от чувства, что прячет не обувь, а часть чего-то хрупкого, только зарождающегося. Положила в сумку и на секунду замерла, будто прислушиваясь – не к звукам, а к себе.
И в этот момент в проёме двери показалась сонная фигура. Сын. В футболке и шортах, с мятой макушкой и припухшими глазами. Видимо, снова просидел за компьютером до рассвета.
– Мам… – протянул он, зевая. – А суп будет?
Она вздрогнула – не от страха, а от неожиданности. Сжала полотенце с балетками в руках, будто прятала доказательство бегства.
– Будет, – сказала спокойно. – Разогрей вчерашний. Там ещё остался.
– А ты куда? – он почесал затылок, всё ещё не до конца проснувшийся.
– В аптеку.
– А чего так рано?
– Лучше идти рано, – отрезала она, чуть улыбнувшись.
Он пожал плечами и потащился обратно, волоча тапки.
Когда шаги стихли, Клара опустилась на край кровати. Сумка стояла рядом, распахнутая, как будто ждала. Она посмотрела на свёрток в руках – балетки с блёстками, уже спрятанные в полотенце, как в кокон. И аккуратно положила их внутрь. Осторожно, как будто прятала не просто обувь, а первый, дрожащий шаг в неизвестное.
Сумка тихо захлопнулась. И в комнате снова стало спокойно. Но теперь – по-другому. В этой тишине уже что-то двигалось.
Клара встала у зеркала в прихожей. Поправила воротник. Провела рукой по волосам, пригладила выбившуюся прядь. Посмотрела себе в глаза. Неуверенность ещё там была. Но страха уже не было. Лишь тишина внутри, как накануне большого решения.
