– Прекрасно, – сказала Мария. Голос обернулся колкостью. – И что дальше? Пойдёшь, станцуешь, получишь грамоту за упорство?
– Может быть, – спокойно сказала Нина. – А может, просто завершу то, что начала. Ради себя.
– Ради себя… – переспросила Мария. – Ну да, как удобно. Подожгла костёр – теперь хочешь погреться одна?
Нина сжала пальцы. На мгновение захотелось бросить трубку. Но она осталась.
– Я не поджигала. Я показала, что он вообще может гореть. А дальше каждый решал сам. Я не ангел, Мария. Но и не чудовище. Я дала ей не бунт. Я дала ей шанс.
– И что теперь? Сцена, перья, аплодисменты? Всё как ты мечтала?
– Нет. Не всё. Клары нет. Тебя нет. И это больно. Но я есть. И если я не выйду на сцену – я больше никогда не выйду никуда. Я устала жить в паузах.
Ответа не было. Только молчание, тяжёлое, как дверь, которую кто-то держит изнутри.
– Ты могла бы подождать, – сказала Мария, наконец. Тихо. И в этой тишине было что-то другое – не злость, а усталость.
– Я ждала. Я надеялась. Я плакала. Но сегодня я поняла: если я снова отступлю – я предам не вас, а себя.
Ещё пауза. Последняя.
– Делай, как знаешь, – сказала Мария и повесила трубку.
Нина осталась сидеть, глядя на чёрный экран. В груди всё ещё покалывало – не от обиды, а от тяжести честности. Ей не стало легче. Но яснее – да. И это было уже немало.
Телефон погас. Экран стал пустым, чёрным, как точка, поставленная в конце тяжёлого письма. Нина ещё несколько секунд сидела, не двигаясь. Не потому что не знала, что делать, а потому что знала – теперь всё по-настоящему.
Слова Марии звенели в ушах: "Делай, как знаешь". Без злобы. Без прощения. Как будто между ними теперь была река, которую никто не будет переходить. И это было не катастрофой. Это было – реальностью.
Нина встала. Медленно, с той осознанностью, с какой встают женщины, пережившие многое, но не потерявшие себя окончательно. Она пошла в спальню, прихватила с собой листочки, разгладила мятые страницы и встала перед зеркалом. Сначала – просто стояла. Потом шагнула вбок. Руки – чуть вверх. Поворот. Стоп. Снова. Всё по тем самым заметкам – движения, неуверенные, но уже её. Не для зала. Не для сцены. Для себя. Пусть не идеально. Пусть без зрителей. Но – по-настоящему. Она посмотрела в зеркало. Волосы растрёпаны, глаза усталые, но… ясные. Без привычного взгляда "что не так". Наоборот. Впервые за долгое время ей казалось – всё именно так. Как должно быть.
Движения закончились. Тело немного согрелось, мысли выровнялись, и в этой тишине внутри появилась готовность – не продолжать, а идти. Дальше. Вовне. К дню, который уже наступил.
Она натянула пальто. Пальцы дрожали от напряжения, но сердце было неподвижно, как якорь. Сумку с блокнотом и сменной обувью повесила на плечо. Перед выходом задержалась в дверях, глядя на свою старую квартиру. Стены. Чашки. Шарф на вешалке.
– Я вернусь. Но уже другая, – сказала она вслух. Не напоказ. Себе.
И вышла.
На улице было солнце. Не яркое, не праздничное. Просто свет. Обычный, честный. Как и её выбор. Она шагнула на тротуар и вдруг почувствовала: не обязательно, чтобы кто-то шёл рядом, чтобы путь имел значение.
