Нина фыркнула:
– И думаешь, это поможет?
– Нет. Но будет весело.
– А потом?
– А потом – в кафе. На улице. Где столики под навесом, а мимо ходят люди. Чтобы кавалеры увидели, какие мы роскошные. И чтоб поняли – поздно, конечно. Но приятно.
Нина рассмеялась – впервые за день легко.
– Ты серьёзно?
– Абсолютно. У нас завтра выступление. Нам нужно вдохновение. И блеск. Внутри – уже есть. Осталось снаружи добавить.
Они свернули в сторону яркой витрины, за которой на аккуратных подставках сияли тюбики помад. Каждая – с оттенком, уместным только на губах женщины, которая знает, чего она стоит.
И, идя туда, Нина вдруг поняла: сегодня она выбрала жить. Не ждать, не вспоминать, не бояться. А – жить. И это был лучший наряд накануне сцены.
Они провели день, как будто им снова было семнадцать. Только без наивности – зато с удовольствием. Выбирали помады, смеялись над нелепыми названиями: «Шепот розы», «Закат любви», «Чувственная ежевика». Мария, примерив десятую по счёту, воскликнула:
– Всё! Беру эту. Пусть губы молчат, но хотя бы кричат по цвету!
После магазинов они действительно сели в кафе. На улице. Под лёгким навесом. Где солнце уже клонилось к вечеру, и чай в прозрачных чашках казался янтарным.
Они сидели, неторопливо болтали, поднимали глаза на каждого прохожего, который задерживал взгляд. А таких было немало. Нина сначала смущалась, но потом Мария громко прошептала:
– Ну хоть подмигни ему! У него взгляд, как у студента на зачёте.
– Ты с ума сошла, – шептала Нина, улыбаясь.
– Зато жизнь со мной веселее, – ответила Мария, и глаза её смеялись больше, чем губы.
Они ели чизкейк на двоих, не спорили, кто возьмёт последний кусочек – просто разделили пополам. Потом сидели молча, глядя, как по тротуару бегут тени деревьев. Тишина больше не была между ними. Она была – их общей. И когда они поднимались, чтобы идти домой, Мария сказала:
– Вот бы завтра свет на сцене был как сегодня – мягкий, но уверенный.
– Главное, чтобы мы сами были такими, – ответила Нина.
И они пошли, не спеша, под руку. Две женщины, пережившие обиду, одиночество, страх, но выбравшие не стать их пленницами. А вместо этого – просто жить. С помадой. С блёстками. С искренним смехом. И с завтраком перед сценой.
12 глава. Пудра. Блеск. Музыка
День выступления.
Закулисье жило своей особой жизнью – немного хаотичной, слегка театральной, но удивительно тёплой. Слышался смех, шелест тканей, негромкие команды, щёлканье замков на костюмах. В воздухе витал запах лака для волос, пудры, духов с ванилью и – главное – лёгкое напряжение, как капля волнения за ухом. Едва уловимое, но очень настоящее.
Кто-то в спешке завязывал ленты, кто-то клеил последнюю стразу на корсет, кто-то, уже в туфлях, репетировал шаги прямо в коридоре, где каблуки отстукивали ритм – будто сцена звала из-за стены.
Нина стояла у гримёрного зеркала, закалывая волосы. Пальцы дрожали – не от страха, а от переполненности. В отражении – не девочка, не актриса, не мама. Женщина. Сегодня – она. Полностью.
Рядом, в полураспущенном халате, присела Мария. Натягивала перчатки – длинные, красные, с лёгким блеском. Уголки её губ вздрагивали от напряжённой иронии:
– Ну вот мы и дожили, – усмехнулась она. – Блестим, как в молодости, а волнуемся, как в школе перед «Последним звонком».
– Это даже не волнение, – ответила Нина, поправляя накидку. – Это как будто душа стучится изнутри и спрашивает: мы правда здесь?
