Мария посмотрела в зеркало. И увидела там не женщину с морщинками и тенью под глазами. А женщину, у которой снова есть свет. И этот свет – не от софитов. Он – изнутри.
– Слушай, – тихо сказала она, – даже если бы нас сейчас развернули и сказали «всё отменяется», я бы всё равно чувствовала себя победительницей.
– Потому что мы дошли? – спросила Нина.
– Потому что мы не отступили, – кивнула Мария.
В гримёрку заглянула Лея – в ярком платье и с неизменным блокнотом. Выглядела как строгая королева сцены, у которой под платьем спрятан торт с искрами.
– Дамы мои золотые, – сказала она, входя. – Вы – кульминация вечера. На вас – финальный аккорд. И не спорьте со мной, у меня в блокноте так и написано: «закончить феерией».
– А если мы забудем движения? – пошутила Нина.
– Тогда делайте вид, что это авангард, – отрезала Лея. – Главное – блестите. Внутри и снаружи. Остальное публика сама додумает.
Смех разлетелся по гримёрке, как лёгкий шелест крыльев.
Мария подошла к зеркалу, провела пальцем по краешку блеска на веках и сказала:
– Ну что, госпожа сцена, готовься. Мы выходим. И ты запомнишь нас.
И в этот момент, пока занавес ещё не открылся, пока зрители ещё не затаили дыхание, Нина знала точно: что бы ни было дальше – она уже здесь. И это главное.
Зал был полон. Свет – мягкий, софиты уже ждали, когда их включат в полную силу. Шёл третий блок конкурса, а публика всё ещё не теряла интерес – слишком уж необычным был сегодняшний вечер. Бурлеск. Женщины разного возраста. Блёстки. Музыка. То, что одни называли смелостью, другие – искусством, а третьи – до сих пор несерьёзщиной.
Он сидел в четвёртом ряду. Господин – с достоинством и осанкой человека, который прожил жизнь не спеша, но с выбором. Пиджак с иголочки, серебристая седина приглажена, в глазах – спокойствие. Он пришёл не за чудом. Он пришёл ради внучки.
Молодой. Энергичной. Та сегодня выступала в ярком номере бурлеска: с перьями, шляпкой, задорной улыбкой. Он даже слегка смущённо покашлял, когда внучка томно подвигала бедром. Но аплодировал. Искренне. Потому что гордился. Потому что любил. Потому что, в конце концов, иногда можно позволить девчонке поблестеть.
Он посмотрел её выступление. Поаплодировал. Да, она хорошо держалась. Да, музыка была подобрана со вкусом. Да, он – горд. Но всё это было понятно. Ожидаемо. Предсказуемо.
Он уже потянулся за программкой – проверить, сколько ещё осталось номеров. И тут – свет. Сцена. Музыка. И они.
Две женщины.
Обе – зрелые. Уверенные. В сверкающих костюмах, в мерцающих перчатках. Танец – в духе старого Голливуда. Движения – как у женщин, которые помнят, что такое страсть. Но одна из них… Она – как удар света.
Мария.
Он увидел сначала блёстки. Потом – глаза. А потом – всё остальное перестало иметь значение.
Её движения были отточены, но не натянуты. Она не играла роль. Она была собой – с тем самым озорным прищуром, с тем смехом в уголках губ, с тем, что нельзя назвать словами. Она не молодилась. Она сияла.
Он сидел, не дыша. Нина – хороша. Да. Грациозна, светла, нежна. Но рядом с ней Мария была как вспышка прожектора в ночи. Не потому что пыталась быть яркой – а потому что жила. В каждом шаге. В повороте головы. В лёгком взмахе руки. Как будто этот танец – не просто танец, а момент её жизни, о котором она не пожалеет никогда.
Он не сводил глаз. И впервые за вечер забыл, где находится. Забыл, что он здесь ради внучки. Забыл даже, как зовут самого себя.
