– Внучка? – догадалась Мария.
– Да, – кивнул он. – Моя звёздочка. Ей семнадцать, и она с ума сходит по сцене, гриму и… – он сделал выразительный жест рукой, – блёсткам. Сказала, что если я не приду – она не будет считать выступление настоящим. Вот я и пришёл. А вышел оттуда с чем-то… неожиданным.
– Например? – Мария повернулась чуть ближе, прищурилась.
– С ощущением, что жизнь ещё не закончена. Что она может удивлять. Вы удивили меня. Без игры. Просто – были собой.
Мария чуть покачала головой, и ветер подхватил её голос:
– Я дважды вдова. Думала, уже не умею быть собой. Только "бывшей", "мамой", "бабушкой", "бывшей учительницей", "соседкой по лестничной клетке". На сцене впервые за долгое время я не чувствовала себя "бывшей". Я была просто… Марией. Женщиной.
Он кивнул.
– А я… один. Недавно. Первый раз. Не привык к этому слову – "вдовец". Оно звучит чужим. Как одежда не по размеру. Жена ушла быстро. Мир – стал тише.
Они прошли ещё немного. Молчали. Но это было хорошее молчание. Такое, в котором две души соглашаются: мы похожи. И это не страшно.
Улица вывела их к маленькому кафе. Свет из окон был тёплый, изнутри пахло выпечкой и грушевым чаем. Леонид остановился, открыл дверь и посмотрел на Марию:
– Может, зайдём? Там внутри есть столик у окна. А мне кажется, мы с вами только начали разговор.
Кафе оказалось именно таким, каким и должно быть в таких вечерах. Тихое. Небольшое. С коричневыми абажурами над столиками, ароматом ванили и корицы, и лёгкой музыкой в стиле джазовых послеполуденных пластинок.
Мария и Леонид сели у окна. За стеклом вечер уже совсем опустился на город, убаюкивая улицы мягким светом витрин.
Официантка принесла чайник и две чашки – грушевый, с мёдом и дольками яблока. Печенье – просто так, без заказа. Она будто прочувствовала: эти двое сегодня пришли не есть, а говорить.
– Странное ощущение, – начала Мария, когда они остались наедине. – Как будто мы с вами знакомы лет десять. А ведь только сегодня и встретились.
– Удивительно, да, – кивнул Леонид. – Но, может, это потому, что разговоры между людьми, у которых ничего не нужно изображать, всегда короче путь к доверию. Мы же оба уже не стараемся казаться лучше, чем есть.
Он налил чай, и на его запястье блеснули старые, но хорошо отполированные часы. Мария заметила – не часы, а жест. Аккуратность, уважение.
– А вы всё ещё скучаете? – вдруг спросила она. Слово «жена» не прозвучало, но повисло в воздухе само.
– Каждый день, – честно ответил он. – Не навязчиво. Не с тоской. А как будто в комнате чего-то не хватает. Не предмета – звука. А вы?
Мария кивнула.
– У меня первый муж… ушёл рано. Болезнь. Я тогда ещё была молодая – и глупо верила, что после этого всё как-то само уладится. Но нет. А второй… был добрым. Надёжным. Но… не моим. Мы прожили спокойно. Почти счастливо. Но любовь – это же не только тепло. Это дрожь, неожиданность, смех, будто нечаянный. Вот такой у меня не было больше.
Леонид слушал, не перебивая. Просто держал чашку в руках, глядя на Марию с вниманием, которое редко встречается даже в долгих браках.
– Мы с женой много ругались, – сказал он. – Но всегда мирились. Не потому что надо. А потому что хотелось. Я думал, мне больше не будет интересно ни с кем. Но вы… Вы меня удивили.
Мария смущённо улыбнулась.
– Я сама себя удивила. Никогда бы не подумала, что буду сидеть в кафе после конкурса бурлеска… с мужчиной, который аплодировал мне стоя.
