Нет, генерал, не туда ты метишь. Волосы растерял,
а ума не приобрел. Настоящая любовь за деньги не покупается.
Вслед за подарками пришёл и он сам. Следов
былого пьянства на лице не осталось. Успел привести себя в порядок. О том, что
я ему снотворное подмешала, ни слова не сказал. Даже не знаю, правда ли он не
сумел меня раскусить или притворился, чёрт. По его глазам-щелочкам ничего не
видно. Врать, наверное, привык с малых лет. В общем, голову наклонил, руку мне
поцеловал и с улыбкой сказал:
– Подарки эти все тебе, Наденька. Как
хочешь, распоряжайся. Можешь подругам всё раздать. У меня для тебя ещё много
чего приготовлено.
– Выходит, ты ко мне с серьёзными намерениями,
ваше благородие?
– Вилор, – напомнил он. – С самыми что ни
на есть серьёзными. И сегодня хочу воплотить их в жизнь.
Я непонимающе на него взглянула. Когда
надо, могу дурочкой прикинуться. Пусть думает, что я ничего не соображаю.
– Сегодня, Наденька, ты опять ко мне
придёшь.
– Снова душу услаждать?
– Не только. Говорить с тобой буду. О
деле. О театре вашем. О будущем табора, – сказал так, словно мы все только сидим
тут и ждём его решения, от которого вся жизнь зависит.
– Разве мы вчера не договорились?
Интересно, что он помнит до того, как
уснул за столом, едва ли не упав лицом в тарелку?
– Нет, Надия, не договорились.
А взгляд у него такой пристальный, что
озноб пробирает. И холодом веет каким-то могильным. Не нравится он мне. И, что
бы ни делал, не могу я к нему проникнуться. Генерал – злой человек, дурной, я
это чувствую на расстоянии. Может, сейчас он хочет казаться радушным, добрым, всё
понимающим. Но та самая гнильца, что сидит в его нутре, нет-нет да просится
наружу. И он, хотя прекрасно умеет себя контролировать, сдержать всех своих
порывов не может. Мне надо держаться от него подальше, это ясно (к гадалке не
ходи). А он вцепился как клещ и потихоньку кровь мою сосет. То ли ещё будет…
Упираю руки в бока. Поднимаю вверх подбородок.
Глазами сверкаю (о-о, это я умею делать). Пусть видит, что я не боюсь его.
Расправляю плечи, подбираюсь, чтобы казаться ещё выше ростом. Генерал тоже не
маленький. Да и выправка у него отменная. Кто служил, те навсегда приобретают
этакую стать. К тому же он не простым солдатом был. Отличился, видимо, за годы службы,
раз его вверх по карьерной лестнице двигали. Ну, может, в своём деле он и
хорош. Не бывает такого, чтоб человек везде и всюду плохим был. А только мне до
военных дела нет. Я к ним с равнодушием. Мне – чтоб человек с душою был. А
остальное неважно.
– Ты вчера мне обещал цыган не трогать и
табор не разорять, – напомнила генералу. – Слово своё сдержишь?
– Сдержу, – не мигая, ответствовал он. Как
на параде, ни дать ни взять. – Но и ты кое-что пообещай мне.
– Чего хочешь?
– Во-первых, называй меня по имени. Я не намного
старше тебя, чтобы отчеством поминать.
Как тут удержаться от насмешки?
– Чем тебе твоё отчество не угодило? Или
отец не любил?
– Такой любви, какую ко мне отец питал,
никому не пожелаешь, – генерал скривил лицо. – Порол каждый день. Шаг влево,
шаг вправо карался ремнём. И матери запретил мне потворствовать.
– Суровый, – тут даже я смягчилась. – За что
он тебя так?
– Хотел мужика вырастить.
– Перестарался, похоже.
