И, в подтверждение своих слов, Андрей Иванович вынул из ящика стола картонную папку, перевязанную тесьмой, и продемонстрировал её Левенвольду.
– Ого! Судя по объёму, я вижу, Вы чрезвычайно в этом преуспели! – удивился тот.
Придерживая папку подмышкой, Остерман второй рукой прихватил неизменную трость и направился к двери:
– Разумеется. Ведь, во-первых, не ошибается из нас лишь тот, кто ничего не делает, – нравоучительно сообщил он, – А, во-вторых, на одно и то же событие всегда можно взглянуть с разных сторон.
Левенвольд подхватил шляпу и устремился за ним:
– О! В этом искусстве, я знаю, Вам равных нет.
Андрей Иванович хищно улыбнулся в ответ на его комплимент:
– И вот что я Вам скажу. Звезда Артемия Волынского очень скоро сорвётся с небосклона и будет повержена ниц.
От его голоса у Левенвольда пробежали мурашки по спине:
– Что Вы намерены сделать? – шёпотом спросил он.
– Я намерен нанести визит герцогу Курляндскому. И очень рассчитываю на то, что Вы, друг мой, меня к нему отвезёте.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– А как же прогулка?
– Позже.
апартаменты герцога Курляндского
– Андрей Иванович! Какой сюрприз! – восторженно встретил его Бирон, любезно приглашая присесть, – Последнее время Вы нас совсем не балуете визитами.
– Я бы рад видеть Ваше сиятельство чаще. Да здоровье не позволяет, – посетовал тот, кряхтя, слезая с носилок и устраиваясь удобнее в кресле, поближе к камину.
– Из чего я заключаю, что обстоятельства, которые вынудили Вас прийти, крайне важны.
– Вы очень проницательны, граф.
– Чаю?
– С удовольствием.
Бирон отдал распоряжение слуге и обосновался в кресле напротив канцлера, скрестив пальцы рук в предельном внимании:
– Итак, что случилось?
– Не могу сказать, что случилось что-то внезапное, – тянул Остерман, создавая интригу, – Скорее, это череда событий, которые я наблюдаю вот уже некоторое время. Все они исходят от одного дерзкого человека. И несут пагубное влияние…
– Вы имеете в виду Волынского? – догадался Бирон, не дав ему договорить.
– Я рад, что мы с Вами так хорошо понимаем друг друга, – улыбнулся канцлер и расстегнул пуговицы на кафтане, стесняющие дыхание.
– Признаться, меня самого тяготит этот человек, – неожиданно посетовал Бирон, – Хоть я лично способствовал его выдвижению в министры.
– Вы абсолютно правы! – азартно подхватил Остерман, – Вы выдвигали его на должность министра, и не более! А чем отплатил Вам этот неблагодарный человек? Он заполнил собой всё пространство вокруг государыни, вытеснив оттуда всех, кто прежде был мил её сердцу.
– Это так. Анна и дня не может обойтись без его общества. Он первым является к ней с утра с докладом. И они воркуют более часа. Стоит ему отлучиться, как она скучает. И просит послать за ним, – Бирон нахмурил брови, – Вы, должно быть, назовёте это ревностью?
– Я назову это прозорливостью.
– Похоже, Вы располагаете фактами, куда более значительными. Говорите же!
Андрей Иванович, получив такой откровенный посыл, понял, что пробил его звёздный час и решительно развязал тесёмку на папке.
– Ваше сиятельство, опасения, что Вы испытываете, небеспочвенны. И я Вам сейчас представлю яркие тому доказательства. Первое, что сделал Волынский, заступив на должность министра, так это поспособствовал продвижению своего соратника Эйхлера в должности личного секретаря императрицы, – и протянул Бирону приказ об этом назначении, заверенный подписью самого фаворита, – Смекаете? А это, по сути, внедрение тайного агента в покои к государыне. Эйхлер молод, умён, приятен в общении. Анна Иоанновна в его лице быстро приобрела верного друга. А Волынский – осведомителя. Откуда, по-вашему, он черпает идеи, зная лучше всех, как и чем угодить государыне?
