Стоит
ей закончить, как во мне просыпается необузданное рвение отбросить одеяло и
побежать к детям. Оно пробирает меня до мозга костей, сражает ударом молнии.
Последнюю
формулировку мама все же смягчила.
Дети
тонут не со мной, а из-за меня.
Да.
Марк вышвырнул нас за борт лодки под названием «крепкая и счастливая семья»,
только вот я вместо того, чтобы стать Яну и Ане спасательным кругом,
оборачиваюсь на их тоненьких щиколотках веревкой и большим грузом тащу вглубь
беспросветного мрака и холода.
—
Хочешь сгубить вас? Продолжай лежать тут, изнуряя себя обиженностью, злобой и
жалостью, — участливым тоном отрезвляет мама. — Это не изменит ситуацию в
лучшую сторону, не облегчит твои страдания.
—
Я этого не хочу, — с придыханием говорю я.
—
Тогда поднимайся, — она крепче сжимает мою руку под одеялом. — Я не прошу тебя
делать вид, что все хорошо. Призываю лишь не замыкаться в себе и не
отстраняться от Анюты с Яном. Сейчас они нуждаются в тебе, как никогда прежде.
Это ваша общая трагедия. Они тоже потеряли.
…Потеряли
с устрашающей внезапностью. Да еще каким образом. Громким, грязным,
скандальным. Их, как и меня, отправили в неизведанный суровый мир без
какой-либо подготовки. Мне нужно отыскать к ним путь, чтобы вместе
адаптироваться и выжить… Научиться вновь испытывать счастье.
Я
встаю на ноги. Меня мотает из стороны в сторону от слабости. Мама идет рядом и
обнимает за талию. Не дает упасть. Когда мы проходим мимо зеркала, ноги
внезапно подкашиваются. Я готова рухнуть ниц от немого ужаса. Прошли всего
сутки, а я из здоровой, привлекательной и уверенной в себе женщины превратилась
в ее едва заметный глазу призрак. Помятый, тусклый, отражающий скопившуюся
внутри пустоту.
Наконец,
вижу своих ребятишек. Они сидят за обеденным столом в компании дедушки и
учебников. А я вновь начинаю чувствовать: сухость в горле, голод. Вновь начинаю
слышать: биение сердца, прерывистое дыхание и бурление в желудке.
Анютка
отвлекается от негромкого рассказа деда, скучающе вертит головой и замечает
меня.
—
Мама! — со скоростью торпеды мчит ко мне и, врезаясь слету, чуть не сшибает с
ног.
Мне
удается удержать равновесие.
—
Привет, зайка, — я жадно вдыхаю запах ее волос, крепко прижимая к себе. —
Извини, что заставила волноваться. Ты в порядке?
—
Мамочка, мне было так страшно, что ты не выйдешь из той страшной комнаты!
—
Прости… — отрываюсь от Анютки и осторожно смотрю на Яна. — Мне так жаль, —
говорю ему одними губами. Вид его дрожащего подбородка и красных от выступивших
слез глаз ломает меня по новой без малейшего наркоза. — Иди к нам, — я
протягиваю к нему руку.
Ян
отодвигает стул, бежит в мои объятия, и я вновь чувствую себя живой.
—
Все будет хорошо, мои родные, — клятвенно заверяю я.
Я
не дам их в обиду. На метр не подпущу к ним Марка.
Я
заставляю его поплатиться за каждую пророненную моими детьми слезинку.
ЖЕНЯ
—
Ребятня, все забыли, ничего не взяли? — папа, зеленоглазый улыбчивый великан с
густой рыжей бородой, оглядывает внука с внучкой с головы до ног; поправляет
Анютке косу и подмигивает понурому, одетому с иголочки Яну. На детях школьная
форма, а на лицах неискоренимая трагедия, ведь началась новая учебная неделя.
У
Яна сегодня сразу три контрольные: по русскому, математике и биологии. Знаю,
они с Аней предпочли бы остаться в своих «ракушках» еще ненадолго — как и я —
но нам нельзя выпадать из жизни, иначе потом не угнаться за ее безумным ритмом,
а она ждать никого не будет и оставит позади без сожалений.
