У Марка с его
мамой очень теплые, доверительные и близкие отношения. Не представляю, как ему
сейчас страшно и больно.
Вернее, еще как
представляю, поэтому…
Не думая о
последствиях, я пробегаю два квартала и спускаюсь в метро.
Чем ближе к месту
назначения, тем напористее приливы воспоминаний о собственной трагедии,
оставившей неизгладимый отпечаток.
В тот роковой
вечер пятилетней давности, спустя полтора часа после нашего с мамой прерванного
разговора на повышенных тонах, мне сообщили об аварии. Я все-таки сбежала с
подружками на тусовку. Я веселилась в окружении сверстников, не имеющих
представления о том, как помочь кому-то справиться со столь сокрушительным
ударом судьбы. Я кричала, билась в истерике и выла от боли, а меня сторонились,
как прокаженной. Мне словно раскроили череп, вынули мозг и швырнули в ледяную
воду, а сердце вырвали и поместили в чан с раскаленной докрасна лавой. Было так
шумно и людно, и в то же время оглушительно тихо и одиноко.
Все мне
сопереживали. Твердили, мол: «В этом нет твоей вины, несчастное дитя!».
Никто не слышал.
Тетя Женя яростнее
остальных старалась убедить меня, что после пережитого я заслуживаю самого
лучшего. Она сдувала с меня пылинки и не верила, что я убила свою мать,
вооружившись халатностью и эгоизмом.
И только Марк
прислушался.
До наступления
третьей годовщины маминой смерти я не разговаривала с ним об этом. Но в ту
ночь…
Я гостила у
Платоновых на каникулах после окончания первого курса. Той ночью в квартире не
было никого, кроме нас с Марком. Тетя Женя отвезла Яна и Аню в летний лагерь и
после долгой дороги решила остаться в отеле. Той ночью я оплакивала потерю и
своим скулежом разбудила Марка. Он сел рядом, дал мне прореветься. Мы
разговорились… Я выложила все, что на душе лежало неподъемным грузом. Вопреки
моим ожиданиям, что Марк начнет повторять переходящие из уст в уста слова о
моей невиновности, он крепко обнял меня и сказал:
— Надеюсь,
когда-нибудь ты себя простишь.
Не знаю, как
описать зародившееся в тот момент чувство.
Меня вдруг
безотчетно к нему потянуло. Когда я увидела в его глазах нечто схожее, из
окружающего мира мгновенно смыло все, кроме нас.
Мы поцеловались.
Этот поцелуй был
со вкусом слез, горечи, вины…
Затем отстранились
друг от друга, ошпарившись о неожиданное, но неопровержимое притяжение.
Старались не пересекаться в течение нескольких следующих дней, однако мысленно
я вновь и вновь возвращалась в ту ночь, в его теплые, надежные объятия. И позже
узнала, что Марка тоже удерживало в капкане влечение — неистовое, граничащее с
болезненностью, не поддающееся подавлению.
В конце концов, мы
сдались.
Я никогда не прощу
себя. Ни за маму, ни за тетю Женю.
Я отчетливо
представляю, что какие эмоции сейчас одолевают Марка. Я хочу разделить с ним
его нелегкое бремя, как в свое время он сделал это для меня. Я хочу, чтобы он
знал: рядом находится человек, который примет его вину и не осудит.
Я…
Ход мыслей
обрывается, как только в обозримое поле попадает его согнутая под весом печали
фигура.
Совсем один.
Я набираю в грудь
побольше воздуха.
— Марк!
Он поднимает
голову, фиксируя на мне удивленный взгляд.
На лице
нерешительно прорезается улыбка, и я тут же ее уничтожаю напоминанием, что,
вообще-то, наша встреча — не повод для радости.
Однако ничего не
могу с собой поделать.
Мне его очень не
хватало.
