Никколо Макиавелли. Гений эпохи. Книга 3. Закат - страница 6
.
В ночной тишине, при тусклом свете сальной свечи, в холодной камере Барджелло зарождались идеи, которые позднее лягут в основу великих трудов Макиавелли.
Любая ночь в камере Барджелло могла быть последней для Макиавелли в любой из этих ужасных ночей. Но его поразительная стойкость и выносливость поразила даже палачей. Лоренцо Строцци, один из тюремщиков, впоследствии рассказывал историю, которая стала почти легендой: «Я принес ему свечу и немного вина – против правил, но мне было жаль его. Он сидел на каменном полу и писал что-то на стене угольком. Когда я спросил, что он пишет, Макиавелли ответил: «Я записываю имена тех, кто предал меня, и тех, кто остался верен. Первый список длиннее, но важнее второй».
Я мысленно представляю монолог Макиавелли, измученного болью, в камере, наедине с собой. Камера – Тёмная комната. Каменные холодные мокрые стены. Свет чудом пробивается сквозь дверные щели. Макиавелли с трудом сидит на деревянной скамье. Виден след от верёвок на запястьях. Его одежда в лохмотьях.
«Теперь ты уже знаешь, как пахнет предательство. Но никто не готов к тому, как пахнет каземат палаццо Веккьо. Запах – как у старой пивной бочки, в которую кто-то нассал из жалости, чтобы не высохла от скуки».
Тишина… даже крысы, кажется, боятся этих стен. Камень сырой, как кожа старика, и такой же немой.
Он встаёт, потирает запястья и с трудом делает несколько шагов.
«Я был вторым секретарём республики. Посол. Писал доклады про Францию, Германию, Рим. Я встречался с Цезарем Борджиа. Пил вино с французами. Я знал больше, чем должен. А теперь я – никто. Меня шесть раз растягивали меня на дыбе. Спина теперь гнётся, как у изломанного иезуита.
Они спрашивали: «Кого знал? С кем говорил?» Я мог бы назвать им хотя бы Бога – и то не поверили бы… Им нужна форма, а не суть. Потому что здесь никому не нужно знать правду. Им нужно знать то, что укрепит их власть.
Меня не сломали. Они лишь дали мне ясность – вот оно настоящее лицо политики. Не венец лавров, не речи на площадях, а верёвка и молчание.
Мои руки ещё пахнут чернилами. Я ведь только недавно писал рапорт по Франции, спорил с тем жирным монахом из Пизы. Где теперь мои бумаги? Где библиотека Канцелярии?
Они всё забрали. Всё, кроме одного: я всё ещё думаю.
Знаешь, Никколо…– если ты выживешь, ты должен будешь рассказать об этом. Не как моралист, не как проповедник, а как врач, который разрезал труп и знает, как устроен человек.
Хочешь, чтобы республику уважали? Значит, будь готов к жестокости. Хочешь, чтобы тебя любили? Тогда забудь о справедливости. Люди любят не того, кто прав, а того, кто победил. Я видел, как люди убивают за хлеб. Как сенаторы шепчут в темноте, а днём молятся. Как толпа требует справедливости – но бежит за тем, кто громче орёт.
Ты думаешь, народ хочет добра? Нет. Он хочет порядка. Он простит тирану кровь, если тот пообещает мир. Запомни это. Запиши. Или набей на стене.
Вот чему я научился здесь, между плесенью и стоном:
Государь не обязан быть добрым. Он обязан быть сильным.
Ты хочешь быть хорошим? Тогда иди в монастырь.
Хочешь быть государем? Тогда забудь о добродетели.
Народ верит не в святых – он верит в победителей.
Любовь толпы – слабый фундамент. Страх толпы – прочнее.
Не пытайся стать любимым для народа. Быть любимым – слабость.
Бойся быть ненавидимым – но не избегай страха.
Страх – валюта власти. Уважение – её печать.