Он развернулся и пошел к выходу, не говоря ни слова. Город за дверью больше не казался ему просто угрожающим. Теперь он был зеркалом. Огромным, кривым зеркалом, в котором отражались его собственные, давно забытые мысли. И где-то в этом отражении ходил человек – или группа людей, – который был его самым преданным читателем и его самым страшным кошмаром.
Он должен был найти его. Не для Адлера. Для себя. Он должен был встретиться лицом к лицу со своим собственным текстом, который обрел чудовищную, непредсказуемую жизнь.
Выйдя на улицу, он впервые за долгие годы посмотрел на небо. Там, высоко-высоко, почти невидимый, летел санитарный дрон. Его красный огонек мигал в наступающих сумерках, как одинокое, воспаленное око.
Но Иона знал, что дрон видит не его.
Он искал автора.
Глубоко под «Башней Рацио», в герметичной зоне, изолированной от остального мира метрами армированного бетона и полями электромагнитного подавления, располагался «Нексус». Это было не просто хранилище данных. Это был мозг Веритаса. Здесь, на тысячах стоек с охлаждаемыми криогенной жидкостью серверами, хранилась вся информация о городе: от медицинских карт каждого гражданина до поминутных графиков движения общественного транспорта на десять лет вперед. Здесь же находились центральные процессоры ИИ, который управлял системой контроля эмоций – тем самым невидимым дирижером, который превращал хаотичную симфонию человеческих чувств в гармоничный, предсказуемый хорал.
Доступ в «Нексус» был строго регламентирован. Даже Деймос Корт и доктор Адлер могли попасть сюда лишь после прохождения трех уровней биометрической идентификации. Внутри постоянно находилась лишь одна смена из пяти инженеров высшей категории – жрецов этого храма данных, которые следили за его безупречной работой.
Тишина здесь была абсолютной. Ее нарушал лишь тихий, низкочастотный гул криогенных насосов, похожий на дыхание спящего гиганта. Стены были покрыты рядами мониторов, на которых зелеными и синими линиями бежали бесконечные потоки кода – пульс города. Все было в норме. Индекс Спокойствия, медленно падавший в течение дня, стабилизировался на отметке 98.2%. Все было под контролем.
В 21:47:03 по всемирному координированному времени это изменилось.
Это не было похоже на хакерскую атаку. Не было вторжения, не было взлома защитных протоколов. Сигнал тревоги не сработал. Просто в один и тот же момент, с точностью до наносекунды, на каждом из сотен мониторов в «Нексусе» произошло одно и то же.
Потоки кода исчезли. Экраны на мгновение погасли, погрузив помещение в полумрак, освещаемый лишь синеватым светом от серверных стоек. А затем они вспыхнули снова, но теперь на них не было графиков и цифр.
На каждом мониторе, от огромного центрального до маленького диагностического на панели инженера, горело одно-единственное слово. Белые, заглавные, отпечатанные строгим, без засечек, шрифтом буквы на абсолютно черном фоне.
БОЛЬ
Старший инженер смены, человек по имени Кай, замер с чашкой синтетического кофе в руке. Он смотрел на это слово, и его мозг, приученный к сложнейшим алгоритмам, отказывался его обрабатывать. Это было слишком просто. Слишком примитивно. Слишком… по-человечески.
«Что это?» – прошептала одна из его подчиненных, молодая женщина, чей профиль показывал почти полное отсутствие склонности к панике.
«Диагностика! Немедленно! – голос Кая прозвучал громче, чем он рассчитывал, разбивая ошарашенную тишину. – Изолировать основной контур! Переключиться на резервное ядро!»
