Эти инциденты были похожи на отдельные искры. Но система, ставшая генератором боли, продолжала подливать масло в огонь.
Настоящий пожар начался на площади Центрального Форума.
Это было сердце Веритаса, огромное открытое пространство, спроектированное для гармоничных общественных собраний, которых никогда не происходило. Здесь, под сенью «Башни Рацио», два маглев-поезда, идущие по разным веткам, остановились одновременно из-за сбоя в центральном процессоре. Обычно такая задержка не вызвала бы ничего, кроме молчаливого, терпеливого ожидания.
Но сегодня все было иначе.
Из одного поезда высыпала толпа офисных служащих, возвращавшихся домой. Из другого – группа студентов, направлявшихся на вечерние курсы по оптимизации сна. Воздух между ними уже был наэлектризован инфразвуком и неестественным светом. Все, что было нужно, – это спичка.
Спичкой послужил молодой человек, который, выходя из вагона, случайно толкнул женщину средних лет. В любой другой день она бы ответила запрограммированной улыбкой и фразой: «Ничего страшного, оптимальной вам траектории».
Сегодня она развернулась, и ее лицо, обычно спокойное, исказилось от внезапного, иррационального гнева.
«Смотри, куда идешь, нарциссичный выскочка!» – выкрикнула она.
Слово «нарциссичный» было стандартным психологическим термином, но в ее устах оно прозвучало как грубейшее ругательство.
Молодой человек, вместо того чтобы извиниться, ощетинился. «Сама следи за своей пространственной ориентацией, пассивно-агрессивная ретроградка!»
И плотину прорвало.
Как по команде, окружающие люди, до этого молчаливо наблюдавшие, втянулись в конфликт. Спор мгновенно перерос из личного в идеологический. Офисные клерки начали обвинять студентов в инфантилизме и социальном паразитизме. Студенты кричали в ответ, что клерки – безмозглые дроны, винтики в машине бездушной корпорации.
Это была сцена, которую Веритас не видел уже почти сто лет. Люди кричали. Жестикулировали. Их лица были красными, искаженными эмоциями, которые они не понимали и не могли контролировать. Слова, которые они использовали, были взяты из психологических пособий – «проекция», «газлайтинг», «когнитивный диссонанс» – но они вкладывали в них всю первобытную ярость уличной перебранки.
Это было падение Вавилонской башни. Все говорили на одном языке, но перестали понимать друг друга.
Агенты «Эго-Аналитикс», появившиеся на площади, были в растерянности. Их протоколы были рассчитаны на точечное усмирение отдельных индивидов. Они умели успокоить, убедить, применить нейролингвистическое воздействие. Но они не знали, что делать с толпой. Их вежливые призывы «Сохраняйте когерентность» тонули в реве сотен голосов.
Они были как врачи, пытающиеся лечить рак аспирином. Их белые костюмы, символ стерильного порядка, казались нелепыми и чужеродными в этом кипящем котле хаотичных человеческих страстей. «Ангелы» оказались беспомощны перед первым же проявлением коллективного ада.
Новость, несмотря на все попытки Корта ее сдержать, просочилась наружу. Люди, запертые в своих квартирах, смотрели на разворачивающуюся на площади сцену через системы видеонаблюдения, которые они взломали, ведомые внезапным приступом любопытства. Вирус распространялся.
Иона Крафт тоже смотрел. Он вывел изображение с одной из городских камер на экран своего старого монитора. Качество было ужасным, картинка дергалась и снежила. Но он все видел. Он видел падение.
